Девять дней начала света - стр. 53
Но даже при такой занятости он не бросал рисование. Почти каждый день показывал то, что изобразил на купленном у меня айпаде, и даже я, максимально далёкая от художественного ремесла, видела прогресс, которого Юсик достигал, превосходя свои собственные, ещё вчерашние результаты. Видела, восхищалась, и невольно задумывалась о том, сколько таких талантливых мальчиков и девочек ярчайшими искрами вспыхивают во тьме нищих глубинок по всему миру, чтобы там же и погаснуть без возможности реализовать свой потенциал? Почему я, будучи абсолютной посредственностью, родилась у человека, способного дать мне всё, а Юсику приходится скрывать своё творчество от дядюшки только потому, что тот уготовил для племянника совсем иной род занятий?
Зная об этом, я предложила Юсику хранить его многочисленные скетчбуки и альбомы в обсерватории, где отвела для этого один из ящиков комода, тем более что и рисовал он чаще теперь тоже у меня. Так постепенно мы стали всё больше и больше времени проводить вместе, и, конечно же это не осталось незамеченным.
Вычислил нас Муртазавр. Он проследил за Юсиком в одну из его тайных ночных отлучек, понял, что тот наведывается не к кому-нибудь, а к хозяйской дочке, и, вместо того, чтобы самому поговорить с племянником, доложил об этом моему отцу, поскольку, как я уже говорила, предан ему был безгранично.
Это случилось в конце августа, А август и сентябрь, если кто не знает, лучшее время для астрономических наблюдений, два идеальных месяца, когда ночи ещё тёплые, как летом, но уже не такие короткие и по-осеннему тёмные. Вот в одну из таких драгоценных ночей, которые мы с Юсиком старались использовать по максимуму, дверь обсерватории вдруг распахнулась, и на пороге возник мой отец в сопровождении верного Муртазы. Оба – мрачнее тучи.
Юсик пискнул и выронил айпад, в котором вёл дневник наблюдений. А я скорее рассердилась, чем испугалась. Да и чего бояться? Разве мы делаем что-то плохое?
Отец прошёл на середину комнаты, где и остановился, молча глядя перед собой. Он явно чего-то ждал, и я поняла чего именно, когда Муртазавр отрывисто сказал что-то не по-русски, а Юсик сполз с платформы, и, втянув голову в плечи, побрёл к нему. Я же смотрела на его ссутуленную спину и чувствовала нарастающее возмущение, гневный протест, требующий немедленного выхода.
– Останься!
Я сама не узнала свой голос, столько в нём прозвучало категоричного, властного… отцовского. И Юсик замер на полушаге, изумлённо обернувшись через плечо. Но я глядела не на него, а пристально, в упор, – на Муртазавра. И уже ему повторила: