Девять дней начала света - стр. 49
– В прогнозе обещают магнитные бури, – сообщила я Юсику, и он фыркнул, не отрываясь от телескопа, но явно тоже по достоинству заценив такое вопиющее преуменьшение назревающих проблем.
А я достала из ящика стола очки и нацепила их на нос. Бутафорские очки без диоптрий, поскольку на зрение не жаловалась, но почему-то думала, что в них лучше получается сосредоточиться. А ещё они делали меня чуть-чуть больше похожей на Стивена Хокинга. Выполнив этот свой маленький психологический ритуал, я создала на рабочем столе компьютера новый текстовый файл, подписала его словом созвучным названию живущей на севере белой лисы, и принялась вносить туда всё, что должна была вскоре сообщить отцу. Именно так, как он любил: коротко и ясно.
С полчаса в обсерватории висела тишина, наполненная лишь моим бряканьем по клавиатуре и вознёй Юсика, который периодически отрывался от телескопа, чтобы отметить что-то в своём смартфоне.
Когда же я наконец решила, что вся необходимая информация собрана, и пора звонить отцу, чтобы вызвать его на важный разговор, тот сам позвонил мне.
Вот что меня всегда восхищало и даже пугало в этом человеке, чья кровь текла по моим венам, так это его сверхъестественная, почти звериная интуиция. Лев Тимофеевич Кошурин чувствовал малейшее изменение мира вокруг себя, что во времена бедовой молодости не раз спасало ему жизнь. И наивно было думать, что он сам уже подспудно не знал о том, о чём я собиралась ему сообщить, не чувствовал беды, нависшей у нас над головами. Над головами – в прямом смысле слова, потому что солнце к тому моменту поднялось уже почти в зенит.
– Да, папа, – мой голос дрогнул, ведь, как я уже сказала, внезапные проявления отцовской, если выражаться его же словами, “чуйки”, пугали меня.
– Юля, ты наверху? – вопрос прозвучал небрежно, но это меня не обмануло. Отец был чем-то встревожен. Очень встревожен.
– Да, наверху. Пап, всё нормально?
В трубке раздался сухой смешок.
– Я это же у тебя хотел спросить. Мы утром… не очень хорошо поговорили. Как-то муторно теперь из-за этого.
“Тебе не из-за этого муторно, папа” – хотела сказать я, но вовремя прикусила язык, иначе бы получилось будто я не верю в то, что отец может быть расстроен из-за нашей утренней размолвки. А он мог. При всей толстокожести и внешней непробиваемости Льва Тимофеевича именно я была его уязвимым местом, его ахиллесовой пятой. И знала об этом.
– Не хочешь спуститься, дочь? Мы могли бы пообедать вместе. Просто пообедать, без всяких разговоров о важном, – в последние слова отец вложил лёгкий смешок, явно пытаясь придать своему предложению шутливый тон, но я чувствовала его напряжение. И чтобы не оттягивать неизбежное, сказала: