Девяностые - стр. 32
– А комнату сдаешь?
Степаныч покачал головой утвердительно.
– Ну а как, Жень…
– Да я понимаю. Ничего.
– Можешь у меня первое время – топчан широкий. А я побегаю – может, сдает кто. Или его, ну, жильца нынешнего туда, или тебя… Мне бы с тобой, конечно. Тот такой… кривится всё…
Водка начала свою работу: тело расслабилось, в голове образовалось легкое теплое колыхание. Хотелось отвалиться к стене, неспешно балякать, покуривать, жевать что-нибудь и время от времени подбрасывать внутрь еще стопочку, чтоб колыхание не прекращалось. Держать его, не думать ни о чем. Тем более о том, что делать завтра, дальше…
– Домой поеду, – выдавил Женька. – Всё равно не на что жить и за комнату платить. Вот бутылку купил, закусить, и почти пустой. Билет хоть бесплатный оформили…
– Так, погоди! Кого – домой? – перебил Степаныч только сейчас, будто не сразу осознал первую Женькину фразу. – Там-то что? Там, поди, совсем… Везде вон всё закрывают. А Ленинград – он стоит пока. Держимся.
– Да я увидел…
Взгляд Степаныча стал строгим. Жестким, скорее. Неожиданно и как-то для Женьки ново.
– Ты не кривись. Это так, внешнее. Держимся, понимаешь? И тебя удержим. Люди пропасть не дадут… Так! – осторожно забычковал сигарету и положил в ложбинку пепельницы. – Счас нарежу твоих деликатесов, помидорок, и потолкуем. Без харчей пить нельзя – попадаем просто…
Снял с гвоздя деревянную доску, оглядел близоруко, понюхал, положил на стол.
– О, погоди! – повернулся к Женьке. – О тебе ж тут справлялись!
– Что?
– Приходила одна месяца полтора назад, спрашивала.
Женька повторил:
– Что? – но уже понял, о чем и о ком говорит Степаныч, и страх, смешанный с радостью и надеждой, напружинил тело, остановил колыхание.
Степаныч почти побежал к себе в комнату, чем-то там громыхнул и вернулся. В руке были розовые шерстяные перчатки.
– Вот, оставила, – протянул Женьке и с театральным напором добавил: – Забыла, видать.
Женька принял их, мягкие и теплые, будто только что снятые с рук. Помял и почувствовал, что внутри бумага.
Вынул сложенный несколько раз лист в клеточку. Развернул, прочитал: «Позвони. Алла». И номер телефона.
Последний по алфавиту расписался и сел на место. Майор-пузан оглядел лысые и волосатые головы, подвигал челюстью. Казалось, сейчас рявкнет первую в их армейской жизни команду. Но майор не рявкнул – сказал почти ласково:
– Десять минут на прощание с родными и близкими, а потом – в автобус. – И все-таки не удержался, хлестнул громким: – Ясно?
Пацаны ломанулись стадом.
Женька не торопился. Его провожали ребята из путяги, но все напутствия были сказаны по пути сюда, на призывной пункт, единственная бутылка портвейна распита. Оставалось высосать с ними сигарету, получить хлопок по плечу…