Девушка с тату пониже спины - стр. 25

– Хотите сесть в первый вагончик? – спросил парнишка, ведавший аттракционом; на вид ему было лет шесть.

– ДА! – завопила Ким.

Я посмотрела на папу, который – скорее всего, не без сарказма – показывал мне большой палец.

– Ага, – отозвалась я, хотя Ким уже запрыгнула на переднее сиденье.

– Пригляжу за вами, девчонки! – с упоением сказал паренек.

Мы помахали папе, когда поднимались на Гору Самоубийц, или как там называлась эта горка.

Я немногое помню из дальнейших двух минут – но вагончик, наконец, остановился, и я открыла глаза. Единственный плюс был в том, что я не пострадала физически, а еще это был отличный повод поупражняться в отстранении от самой себя – мы с братом и сестрой к подростковому возрасту научились этому в совершенстве. Мы вылезли. Ким была в восторге. Она прекрасно провела время.

Я не могу говорить за других маньяков с того аттракциона, но для меня американские горки стали источником травмы. Когда я шла вниз по пандусу, мне казалось, что у его подножия должен стоять президент, чтобы вручить мне медаль за доблесть. Но медали не было; только папа, который нам улыбался.

– Очереди нет! – закричала Ким. – Давай еще разок!

И мы покатились, а потом еще и еще. Каждый раз папа подбадривал нас, крича снизу. Мы, наверное, проехались на этой штуке раз пять, когда, остановившись, увидели, что его нет.

– Где папа? – спросила Ким.

– Наверное, пошел за конфетами, или еще что, – предположила я.

Пока мы его ждали, мы прокатились еще раз, и еще, и еще. После двенадцатого раза я почувствовала, что уже совсем готова пойти на пиратский корабль – он был главным приключением, которого я ждала. Ким рвалась прокатиться еще, но мне нужно было остановиться. Я подумала, что хорошо бы передохнуть и когда-нибудь, может быть, завести детей, и еще я была уверена, что папа будет нас ждать, когда закончит то, чем занят… кстати, а чем он занят?

В то время я еще не поняла, какой у меня смешной папа. Большая часть того, что он делал или говорил, просто пролетала мимо меня – да и мимо всех, если на то пошло. Его юмор был настолько странным, что проходили дни, прежде чем люди понимали, что он их оскорбил. Он выдавал идеальные короткие реплики вполголоса, когда говорил с официантами, или с банковскими служащими, или с мамой; никто, кроме меня, их не слышал. Как-то бабушка ему сказала: «Если я умру…» – и он ее с усмешкой поправил: «Когда». Он и с нами, детьми, позволял себе черный юмор. Помню, я как-то вошла в кухню, а он сделал вид, что я его застукала за попыткой сунуть нашего пса Пончика в микроволновку. Папа держался так, как будто ничто в жизни не сможет взъерошить ему перышки или удивить.