Девушка по имени Йоханан Гелт - стр. 22
– Мени! – позвала я. – Ты где?
– Одну минутку! Сейчас выйду! – откликнулся он из глубины служебного помещения.
Ну да, помню-помню. Оттуда, из внутренней каморки, я уехала тогда на перламутровом джипе вместе с Нисо и двумя его лбами. Как же их звали? Ах да: Ами и Тами, как в детской сказке. Вот только кончилось это совсем не по-детски…
Послышались шаги, и в зал, толкнув ногой дверь, вышел Мени, держа перед собой стопку то ли остекленных рамок, то ли обрамленных картинок. Он пристроил стопку на табурет и взглянул на меня с довольно беспомощным выражением. «Совсем не изменился, – подумала я. – Такой же тель-авивский «ботаник»: тщедушный, обритый наголо, в кругленьких очочках под Леннона. И что их так тянет на приключения? Сидел бы себе спокойненько на кафедре кислых щей у папы-профессора, пересыпал слова из пустого в порожнее…»
– Ты совсем не изменилась, – сказал Мени. – Поможешь, если уж приехала?
– Погоди… Ты что, тут один? А где остальные камрады и, извини за выражение, камрадки? Кто остался на посту сторожить мировую революцию?
Он уныло развел руками:
– Как видишь. На камрадов сильно подействовала история с Натаном.
– С кем-кем?
– С Натаном… – печально повторил Мени. – Это, как выяснилось, его настоящее имя: Натан Зейтельбах, вечная ему память. А мы-то знали беднягу только по прозвищу: Карподкин да Карподкин… Давай повесим?
Меня передернуло.
– Повесим? Кого?
Моей впечатлительной душой еще владело воспоминание о виселице, сооруженной бедуином Али, кладезем традиционной народной культуры. Но Мени имел в виду совсем другое. Он покопался в стопке рамок, вытащил оттуда портрет Карподкина и подошел к дальней от входа стене.
– Вот, я тут крючки наклеил… Посмотри, Батшева, так прямо?
– Правый угол вверх, – сказала я. – Вечно вы тут влево кренитесь. Еще. Еще чуть-чуть. Ага, нормально. Бедный Карподкин. Или как его… Бах-Тарабах?
– Зейтельбах, – без улыбки поправил Мени и подошел к табурету за следующей рамкой. – Ты, наверно, приехала спрашивать про Нисо, да? Но я ничего о нем не знаю, честное слово. Посмотри, так хорошо?
Теперь он пристраивал по соседству с покойным какой-то революционный плакат с винтовкой и Че Геварой.
– Опять правый угол вверх, – сказала я. – Все-таки ты неисправим, Мени. Жутчайший левый уклон. А это что – портрет вашего бармена? Он тоже погиб? Расстрелян американскими наемниками в джунглях Тель-Авива?
И снова Мени никак не отреагировал на мою не слишком уместную шутку. Теперь-то я видела, что бедняга все-таки изменился: стал каким-то заторможенным, прибитым.
– Вымпела союзных партий, – с прежним выражением, то есть вовсе без выражения произнес он. – Ты разве не помнишь – они тут всегда висели. Висели и сгорели… Теперь вот приходится восстанавливать. Вот этот вымпел – от DBS, уругвайского союза зеленых анархо-феминистов. Так прямо?..