Девушка пела в церковном хоре - стр. 23
И кстати, о том, кто я такой – это я, и это мои родинки, но никто здесь понятия не имеет, кем и чем я стану после возвращения. И не будет иметь до конца путешествия, да и сразу после. А раз так, надо использовать время, учиться побеждать.
Рывок! Рука Перепелкина почти легла на стол, он мотнул лобастой головой. Вот так-то. Сейчас он соберется с силами, опять будет давить всем плечом, а я выдохну, соберу всю энергию в одной точке, и…
И по кают-компании прошел общий вздох. Кажется, никто здесь не ждал, что выиграю я.
Вот так, господин Перепелкин – это вам не арабов с неграми за борт кидать.
– Дуэль выиграна господином Немоляевым! – без удовольствия возгласил Селитренников.
– Дуэль? – сощурился Перепелкин и даже перестал смеяться. – Ну, это не дуэль.
– Хотите – я брошу вызов, и будет настоящая.
(Что со мной творится?)
– Принимаю.
Оттуда, где кустилась борода Блохина, раздался мощный кашель.
– Не извольте беспокоиться, – крикнул ему Перепелкин (а голос у него хороший, что-то вроде баритонального тенора). – За мной выбор оружия, и оно вам понравится. И я вам даже скажу место дуэли – в Дакаре.
– А, это другое дело, – Блохин явно понял что-то такое, что мне было неясно. – Если это то, о чем я думаю, тогда согласен. Если же это то, о чем я и думать не хочу, то запрещаю.
– А теперь бы вдобавок к вину – коньячку, – сказал я устало. И снова пошел к буфету.
Лебедев аккуратно поворачивал свою замечательную сигару в длинном языке пламени от толстой спички, и то, и другое он держал почти на коленях.
И снова был Рахманинов.
А Рузская смотрела на меня, чуть подняв темные брови, и молча, почти по-перепелкински, смеялась.
С каждым днем путешествия население крейсера все заметнее перемещается в моменты отдыха на палубу и кормовой балкон; адмирал издал приказ насчет летней формы и фуражек с белыми чехлами (и это конец октября!). С носовой части звучит гитара, какой-то веселенький вальс. Позади нас расходятся циркулем две дорожки пены, и если раньше «Донской» был последним в колонне из четырнадцати кораблей, то теперь за нами идет белый красавец «Орел» с красным крестом, видным издалека.
А больше до самого горизонта никого нет: раньше английские крейсера сопровождали нас, как арестантов, по пути из Европы. Но теперь мы перемещаемся в другой мир. И я жду его с замиранием. Потому что этот другой мир говорит, так же как и я, на французском.
Да, в следующем очерке я обязательно скажу о неуловимо светящейся изнутри закатной воде, из которой рассыпаются бледно-зеленые искры, и о том, как мигают друг другу огни мачт закованной в сталь корабельной колонны. Но любой очерк должен нести одну главную мысль, и вот она: Россия, подобно нашей эскадре, вплывает в новый и неведомый век.