Девушка из разноцветных яблок - стр. 22
– Я сейчас не могу, – короткий ответ.
– Хорошо, – соглашаюсь я и не знаю, как продолжать.
– У меня мама умерла.
Я бормочу слова соболезнования. И в конце разговора, забывшись, спрашиваю:
– Когда позвонить?
– Я сам, я сам позвоню…
Через неделю, прощаемся… Он заменил мне трубу, отказался назвать стоимость работы, согласился с моей ценой, на мгновение просветлел лицом, так, будто впервые видит столь хорошего человека, и попросил довезти до дому. Здесь близко. Я с радостью повез. Это моя последняя надежда хоть что-то узнать о загадочном Николае.
– Шумно у меня, – говорю, – дети замучили: то болеют, то хулиганят, то школа, то подготовка…
Молчит, теребит колено.
– А вы один живете?
– Теперь да.
Молчим. Едем.
– В случае чего поможете?
– Конечно.
– Вы всегда здесь?
– Всегда. С детства.
– И родители отсюда?
– Отец местный был, мать из Симферополя. Была.
– Значит, крымчанин настоящий.
– Получается так.
– Мне нравится Крым. Хочу здесь остаться пожить.
– Да? – Он поворачивается ко мне, и лицо его светится совершенно волшебным светом. – Надо вам тот насос, что в гараже, подключить. Напор будет больше. Я там все знаю. Ведь это я его когда-то ставил… – И как бы предупреждая мой вопрос: – Я сам позвоню.
Я так ничего и не узнаю о нем, хотя позже мне покажут окно квартиры в пятиэтажке, где он живет. И под окном я увижу старую облезшую модельку советского истребителя – игрушку, привязанную к подоконнику.
Я так ничего и не узнаю.
А пока смотрю, как он, чуть сутулясь, уходит от меня в раннюю крымскую осень. Бредет. Останавливается. Глядит куда-то вверх, на кроны начинающих желтеть деревьев. И, я уверен, лицо его светится в этот момент.
Ровным, каким-то нездешним светом.
«И свет во тьме светит…»
Памяти моей крестной матери Нины Георгиевны Бруни
Сейчас, когда я пишу эти строки, от той жизни, что я тщусь воспроизвести, не осталось ничего.
Только Зеленая книга.
То ли время так умело стирает любое присутствие деталей прошлой эпохи из жизни людей, то ли предметы, да и сами люди столь недолговечны, но прошедшие тридцать два года погрузили в пучину небытия весь материальный мир, что окружал меня тогда, весь реальный мир, что был мною, оставив лишь дымку воспоминаний. Которые – и это надо признать, – вполне возможно, являются уже больше чем наполовину плодом моего воображения.
Что же осталось верного, крепкого и неизменного оттуда, из той жизни, минувшей, канувшей, прошедшей?
Зеленая книга. Зеленая книга.
Да, сейчас, когда я пишу эти строки, от той жизни, что я тщусь воспроизвести, не осталось ничего, но Зеленая книга лежит рядом со мной. Она почти не пострадала от времени. Несколько первых страниц помялись да переплет истрепался на корешке…