Девушка из кофейни - стр. 32

— Для Петербурга у тебя неприлично цветущий вид, — Елена с нежностью коснулась его головы, — волосы выгорели на солнце… Молодец, что сбрил бороду, тебе так больше идет!

Она рассказала мне, что Иван заботится о ней как об одинокой даме «в том возрасте, когда и зубная боль — кокетство», иногда приносит лекарства, продукты, порой они вдвоем ходят в театр («и для меня, Ника, это всегда праздник души). По тому, как Елена Павловна говорила про Ивана, и главное, по тому, с какой теплотой она на него смотрела, было ясно, что она к нему искренне привязана.

 — Ваня у нас известный сценарист! — с гордостью сообщила Елена. — Ему всего двадцать девять лет, а по его текстам уже активно снимают фильмы. Я, знаете ли, Ника, не слишком жалую современный кинематограф, но картины по Ванечкиным сценариям люблю. В них много искренности, глубины, а это в наше время самая большая ценность. Мальчику пророчат блестящее будущее. Правда, он сам вам об этом ни за что не расскажет, потому что скромен и хорошо воспитан.

— Елена, вы так меня нахваливаете в моем же присутствии, — смутился Иван.

Я обратила внимание на то, что Иван, как и я, тоже называет хозяйку Еленой, без отчества.

Она улыбнулась: — Прости меня, мой мальчик… Ну, что возьмешь с женщины? Не обижайся. О твоих достоинствах в твоем присутствии мы больше говорить не будем. Я потом нашепчу Нике на ушко… Ваня, попробуй чудесный пирог, который принесла Ника.

Она повернулась ко мне: — Дорогая, должна вам сказать, что пирог «Двенадцатой ночи» удался. Спасибо, меня очень тронул ваш поступок.

…Мы пили чай. Елена Павловна много рассказывала, а мы с Иваном с неподдельным интересом слушали ее необычайно захватывающие истории. 

− Петербург для меня — альбом с воспоминаниями, — призналась Елена. — А проспекты, площади, набережные и старые благородные лица домов — как будто страницы в этом альбоме, которые можно перелистывать. Например, этот дом и дом напротив, тот, где живет Иван… Представляешь, Ваня, я знаю, кто жил в твоей квартире прежде. До революции там жила подруга моей бабки, известная петербургская красавица, в нее был отчаянно влюблен брат моего деда. Она была так красива, что на нее приходили посмотреть! Елена достала из комода старинную фотографию, с которой нам улыбнулась неземная красавица. Огромные, словно испуганные глаза, длинные ресницы, лицо совершенной скульптурной лепки. — Редкая красота, — вздохнула Елена. — Таких женщин посылают на землю, вероятно, с какой-то особой миссией. Фарфоровая бледность лица, фиалковые глаза, будто изваянная из мрамора фигура античной богини. Веселую смешливую Ольгу некоторые называли легковесной, поверхностной, но на самом деле она, не имея энциклопедических знаний, обладала живым природным умом, подкупающей естественностью и очарованием. При этом какая-то печать трагедии всегда угадывалась на ее прелестном лице даже в самые лучшие, блестящие годы. Из-за нее стрелялись, смертельно влюбленный в нее мальчик погиб на дуэли (она потом винила себя в его смерти). После революции ею увлекся видный партийный деятель. Такой идейный революционер с внешностью Собакевича, двумя классами образования и большими мясистыми руками. Оля хохотала, когда он своим неповоротливым языком пытался говорить ей куртуазные нежности; с иронией переспрашивала, распахнув синие глазищи: вы верно, шутите?! Он не шутил, у него вообще не было чувства юмора, как у большинства его собратьев по революционной шайке, поэтому Оленькиных усмешек он не стерпел и отомстил ей. Барышня попала на Гороховую, в эти жуткие кровавые подвалы, где, вероятно, и сгинула бы, если бы за нее не вступился другой поклонник, тоже из революционных начальников. Ее выпустили, и в девятнадцатом году она уехала из России. Жила во Франции, нуждалась, бедствовала, в конце жизни, кажется, откровенно голодала… Умерла в нищете и в абсолютном, зверином одиночестве.