Девушка из JFK - стр. 45
– …в Палестине! – перебила она.
– Да-да, в Палестине… Не думайте, что мы в Палестине сильно отстаем от общей борьбы. Наши демонстрации собирают тысячи участников, работа…
– …и участниц! – снова вмешалась Лотта.
– А я что сказала?
– Ты сказала «участников», – укоризненно произнесла она, выпучив глаза так, что те едва не выпали на стол. – «Участников», без «участниц». Это непозволительная ошибка. Напомни, как тебя зовут…
– Рита… Рита Мизрахи…
– Надо быть внимательней, Рита. Исправление жизнюки…
– …начинается с исправления языка, – поспешно закончила я.
Директриса жахнула кулаком по столу.
– Словейки! – выкрикнула она. – Словейки, а не «языка»! «Язык» – старое, мужецентричное слово. Неужели так трудно запомнить?!
– Простите, камрадка Лотта, – поникнув повинной головой, пролепетала я. – Сами видите: моя английская словейка не очень хороша. Я родилась в таком районе… пардон, в такой районке, где дети растут на улице. Я жертва насилия – сначала в семье, потом от мужа…
Директриса протестующе взмахнула своим черным конским хвостом.
– Нет такого слова – «муж»! Надо говорить: «безвагинопартнер»! Странно, что у вас в Палестине…
– У нас говорят на другой словейке, камрадка Лотта… – взмолилась я. – Пожалуйста, войдите в мое положение. Я ведь пришла к вам за помощью. За защитой от моего бензавоз… безвагин… безвагоновожатого. Женщ… пардон, вагонетки должны помогать дружка подружке.
– Вагинетки, безвагинопартнеры… – уже куда более снисходительно поправила Лотта. – Хорошо. Напомни свое имя…
– Рита.
– Хорошо, Рита… – она потерла ладонью лоб. – Мы и в самом деле должны быть заодно что здесь, что в Палестине. Расскажи о своей трагедии.
История моих страданий, хотя и варьировалась от клиента к клиенту, но, в общем и целом, сохраняла главный сюжет: раннее сиротство, насилие в приемной семье, муж-наркоман, избиения и отчаяние. Когда мы составляли и репетировали этот рассказ вместе с Мики, я испытывала понятные сомнения, потому что легенда была слишком близка к реальности.
Мне казалось, что будет мучительно раз за разом вспоминать свое гадостное прошлое. Мики придерживался прямо противоположного мнения: чем чаще говоришь о случившемся с тобой ужасе, тем больше отдаляешь его от себя.
Так оно в итоге и произошло: фалафельщик и Мени Царфати с течением времени превратились в слова, в рассказ, написанный кем-то другим и о ком-то другом. Выступая перед тем или иным клиентом, я чувствовала себя актрисой, которая играет роль в театральной пьесе – весьма правдоподобной, но не имеющей отношения к ней самой. Возможно, это сказывалось на качестве представления, но я старалась компенсировать снижение уровня искренности растущим профессионализмом. В нужных местах мои глаза по-прежнему источали слезы, губы дрожали, а нос хлюпал, в то время как голова сохраняла спокойствие, ясность и наблюдательность.