Девушка из дома на набережной - стр. 30
А когда маме было восемнадцать, у бабушки неожиданно случился сердечный приступ, и она умерла. Она знала, что больна, – подорвала здоровье в Сибири. Маму выселили из квартиры – дали комнату в общежитии при консерватории. Про «Дом правительства» она знала только со слов бабушки – никогда там не была, знала, что родилась в квартире 207, но даже на Каменный мост не ходила гулять, чтобы отыскать окна. То ли для неё это было странно, то ли она боялась чего-то. Когда ей исполнилось двадцать, на праздничном концерте 1 мая она познакомилась с полковником. Ему было сорок лет. Это была такая красивая история любви. Встречи, цветы, танцы. И, представляешь, он пригласил мою маму к себе в гости. Мама мне рассказывала, как они шли под руку по Каменному мосту, потом свернули на Серафимовича – мама даже зажмурилась и упала. Не хотела верить, куда они идут. И привёл её сюда, в эту квартиру, в которую сам въехал только год назад. Мама долго боялась рассказывать папе, что она в ней жила, но потом призналась.
Костя не сразу заметил, как Лара во время разговора пересела на подоконник, подобрала под себя ноги. Она смотрела вдаль, сквозь толстые стёкла, за которыми виднелась мерцающая огнями Москва. Иногда Лара на мгновение умолкала и посматривала на телефон, словно ожидала звонка. Она сама иногда сквозь долгий монолог ловила себя на посторонней мысли: а ждёт ли она звонка или нет. Ждала, ждала – и в то же самое время знала, что бессмысленно. Ответом было глухое молчаливое эхо ненабранных звонков, ненаписанных писем, непрошептанных слов, неоставленных поцелуев.
Лара посмотрела на Костю, отпила из чашки почти остывший кофе, улыбнулась и продолжила:
– Какой-то рок. Женщины в моей семье встречают его… первого… и всё, пропадают.
– И ты, Лара? – тихо спросил Костя. Он боялся услышать ответ, но Лара промолчала. Она встала с подоконника, закурила и, повернувшись так, что можно было видеть только её профиль, стала смотреть на золотые купола храма.
– Мама очень любила отца. Она не часто о нём говорит, но, думаю, она так и не смирилась с потерей.
– Его тоже арестовали?
– Какой ты милый в своей наивности, Костя. – Лара медленно прошлась по комнате. – Сталинские репрессии тогда остались уже в прошлом, это было время войны в Афганистане. Мне было три года, а папе пятьдесят четыре. Мама умоляла его никуда не ехать, но он не послушался. Он такой был у нас, настоящий коммунист, к тому же ещё служил в военной авиации. У него был железный характер, по словам мамы. Он верил партии, любил свою родину. И мама с ним поехала бы, если бы не я. Пока меня не было, она с ним везде ездила, по всей России моталась.