Девочки - стр. 37

Тогда я еще думала о браке просто, оптимистично. Что это когда кто-нибудь обещает о тебе заботиться, обещает, что заметит, если тебе плохо, если ты устала или тебя мутит от еды с мерзлым привкусом холодильника. Обещает, что его жизнь пойдет параллельно твоей. Мать обо всем знала и все равно не ушла от отца, и что тогда нам это говорит о любви? Что за ней не спрячешься. Как печалятся припевы всех грустных песен, ты не любишь меня так, как я люблю тебя.

И вот что страшнее всего: невозможно было отследить начало, миг, когда все менялось. Вид женской спины в вырезе платья перемежался мыслями о том, что жена в соседней комнате.

Музыка стихла, я знала, что мать сейчас зайдет пожелать мне спокойной ночи. Я ждала ее с содроганием – мне придется увидеть ее обвисшие кудри, пятна помады вокруг рта. Когда она постучала, я притворилась, что сплю. Но у меня горел свет, дверь тихонько приоткрылась.

Она нахмурилась:

– Ты еще даже не переоделась?

Можно было ее проигнорировать или как-нибудь пошутить, но мне не хотелось ее обижать. Тогда не хотелось. Я села.

– Хорошо все прошло, да? – спросила она. Прислонилась к дверному косяку. – Ребрышки вроде всем понравились.

Может быть, я и правда думала, что мать захочет обо всем узнать. А может, мне просто хотелось, чтобы она меня успокоила, утешила взрослыми выводами.

Я кашлянула.

– Кое-что случилось.

Я почувствовала, как она напряглась.

– Да?

Потом меня от одного воспоминания об этом передергивало. Наверное, она и так знала, что я скажу. Мысленно просила помолчать.

– Папа разговаривал… – я нагнулась, старательно затеребила застежку на туфле, – с Тамар.

Она выдохнула:

– И что?

Она тихонько улыбалась.

Безмятежно.

Я растерялась, должна ведь она понимать, о чем я говорю.

– И все, – ответила я.

Мать посмотрела на стену.

– Только десерт не удался, – сказала она. – В следующий раз лучше сделаю макаруны, кокосовые макаруны. Эти мандарины очень неудобно есть.

Опешив, я напряженно молчала. Я скинула туфли, поставила их рядышком под кровать. Пробормотала:

“Спокойной ночи”, наклонила голову для поцелуя.

– Свет выключить? – спросила мать, остановившись в дверях.

Я помотала головой. Она аккуратно прикрыла дверь. Как тщательно она ее закрыла, повернув ручку до щелчка. Я уставилась на красные метины от туфель, на ноги. Подумала о том, какими смятыми они кажутся, какими странными, совсем непропорциональными, как вообще можно полюбить человека, если у него такие ноги?

О мужчинах, с которыми мать встречалась после развода с отцом, она говорила с отчаянным оптимизмом заново родившегося человека. И я видела, каких трудов ей это все стоило: она делала гимнастику в гостиной на махровом полотенце, в полосатом от пота трико. Облизывала ладонь и нюхала ее, чтобы проверить, не пахнет ли у нее изо рта. Ходила на свидания с мужчинами, у которых на шее были гнойники от порезов бритвой, с мужчинами, которые тянулись за чеком, но с благодарностью глядели на мать, когда она вытаскивала карточку “Эйр Трэвел”. Вот каких мужчин она находила, но ей это, похоже, нравилось.