Девочки - стр. 20

Я уже кое-что пробовала – не секс, но почти. Скупые обжимания в коридорах во время школьных танцев. Перегретое удушье родительского дивана, пот под коленками. Алекс Познер с бесстрастным, исследовательским интересом протискивает руку мне в шорты, мы резко отпрыгиваем в разные стороны, заслышав шаги. Ничто из этого – ни поцелуи, ни руки, ползавшие у меня под бельем, ни нагое подрагивание пениса в кулаке – и близко не походило на то, чем я занималась в одиночестве, на это разбухание удовольствия, лестницей уходившее вверх. Я чуть ли не воображала, что Питер поможет мне обуздать мои желания, которые становились до того навязчивыми, что меня это иногда пугало.

Я лежала на кровати Конни, на тонком индийском покрывале. Она здорово обгорела на солнце; я смотрела, как она обдирает с плеч мутную кожицу, скручивает в маленькие серые шарики. Я сдерживала легкое отвращение, думая о Питере, который жил с Конни в одном доме, дышал с ней одним воздухом. Ел с ней из одной посуды. По сути своей они были неотделимы друг от друга, как две особи, выращенные в одной лаборатории.

Снизу доносился смех накурившейся Памелы.

– Когда у меня будет парень, уж я заставлю его сводить меня в ресторан, – важно сказала Конни. – Питер ее сюда приводит, только чтоб перепихнуться, а ей и все равно.

Питер вечно ходит без нижнего белья, пожаловалась Конни, и я все думала и думала об этом, желудок у меня сводило – впрочем, ощущение было не то чтобы неприятным. Набрякшие, сонные веки, признак того, что он всегда под кайфом. Рядом с ним Конни отходила на второй план: тогда я всерьез не верила, что дружба сама по себе может быть конечной целью, а не фоном для драмы о том, любят ли тебя мальчики или не любят.

Конни стояла перед зеркалом, подпевая миленькой печальной “сорокопятке”, у нас было несколько таких пластинок, которые мы заводили снова и снова. Песни, подогревавшие мою праведную тоску, мою воображаемую сопряженность с трагической природой мира. Как же я любила тогда себя выкручивать, раскочегаривать чувства до невыносимости. Я хотела всю жизнь, целиком, ощущать вот так лихорадочно, на разрыв от дурных предчувствий, чтобы даже цвета, даже погода и вкусы казались более насыщенными. Вот что обещали мне песни, вот что они вытягивали из меня.

В одной песне словно бы вибрировало чье-то личное эхо, будто какая-то метка. Простые строчки о женщине, о том, как выглядит ее спина, когда она уходит от мужчины в самый последний раз. Сигаретный пепел, что остается после нее в постели. Песня закончилась, и Конни вскочила, чтобы перевернуть пластинку.