Девочка в клетчатом платке - стр. 15
– Молодец! – сказала старушка-«Незнаком-ка», как будто с кем-то споря. – Нечего на этих барышень внимание обращать.
Я продолжил.
– Репин был очень требовательным к себе. Когда Третьяков уже вывесил его картину «Не ждали» в своей галерее, Репин прокрался в зал и потихоньку начал перерисовывать выражение лица одного из героев, чтобы точнее передать переход от удивления к счастью. Для картины «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» черты запорожцев Репин отыскивал во всех знакомых. У писателя Мамина-Сибиряка, например, художнику приглянулись веко для одного из героев и глаза – для другого. Вся семья Репина в то время жила запорожцами: художник каждый вечер читал вслух стихи и рассказы о запорожцах, его дети знали наизусть всех героев, играли в них, лепили из глины Тараса Бульбу, Остапа и Андрия и могли на память рассказать текст из письма казаков султану.
– И на деток своих, значит, времени не жалел. На их воспитание. Не то что некоторые… – Старичок в коричневом берете посмотрел на девушку с фиолетовыми волосами и кольцом в губе.
– Он и на посторонних людей времени не жалел! – поддержал я. – В доме Репина постоянно жили какие-нибудь ученики! И ездили вместе с ним на этюды! Он пожертвовал свою картину в помощь голодающим. А в Русско-японскую войну Репин передал десять тысяч рублей, полученные за одну из картин, на нужды флота. Это были огромные деньги в те времена! Картина называлась «Торжественное заседание Государственного совета». Ее Репин рисовал уже левой рукой – правая к тому времени отказала. Потом он сразу уехал на дачу в Финляндию. И так случилось, что на этой даче – она называлась «Пенаты» – Репин остался на всю жизнь. В 1918 году эта территория стала финской. И художник оказался отрезанным от России. Он умер в 1930 году и был похоронен в парке усадьбы Пенаты. Но в одном из последних писем друзьям художник успел попрощаться со всеми. Я прочитаю в Интернете: «Прощайте, прощайте, милые друзья! Мне много было отпущено счастья на земле: мне так незаслуженно везло в жизни. Я, кажется, вовсе не сто́ю моей славы, но я о ней не хлопотал и теперь, распростертый в прахе, благодарю, благодарю, совершенно растроганный добрым миром, так щедро всегда меня прославлявшим!»