Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф - стр. 22
У гордшёской детворы кругом столько интересного, они даже не успевают все увидеть, ведь Гордшё настоящее большое хозяйство с кузницей для пруткового железа, с мельницей, кирпичным заводиком и лесопильней. В Морбакке ничего такого нет. Только малюсенькая кузница, где Пер из Берлина чинит сани да тележные колеса, и старая ручная мельничка, которая стоит в клети, на ней мелют соль во время осеннего забоя. Когда папенька строил скотный двор, глину брали из пруда и формовали кирпичи, но теперь этого уже не делают; конечно, возле скотного двора Ларе из Лондона и Магнус из Вены обычно пилят дрова, но смотреть на них совершенно неинтересно.
В Гордшё все дороги возле мастерских засыпаны черной угольной крошкой. Мы считаем, что выглядит это превосходно и сами дороги ровнее и ходить по ним легче, чем по таким, что засыпаны обычным щебнем.
Когда идем к мастерским, мы первым делом останавливаемся и глядим в мельничную запруду. Среди высоких деревьев она кажется до ужаса угрюмой, вода блестящая, темно-бурая, и когда-то там утопился один из мельничных работников, потому что мельник не хотел отдать за него свою дочку. Нам так странно стоять на том же месте, где произошло самоубийство. В морбаккском утином пруду никто никогда и не думал топиться, вдобавок мы считаем, он недостаточно глубок, так что смысла нет пытаться.
На саму мельницу мы обычно не заходим, ведь там в воздухе полным-полно мучной пыли. Куда лучше наведаться в кузницу.
Кузница большущая, черная, свет проникает внутрь только сквозь полукруглый проем перед горном. Окон в кузнице нет, как нет деревянного пола и потолка – поднимешь глаза и видишь черепицу. Иные черепичины разбиты, иные вовсе отсутствуют, ветром их сдуло, что очень даже хорошо, иначе и не разглядишь впотьмах, куда ставишь ногу.
Мы давно знаем, что посредине кузницы расположена большая четырехугольная яма, полная угля и воды, и угодить в нее – неприятность хуже некуда, особенно если ты в воскресном платье. В кузнице надобно беречься, ходить тихонько и осторожно. Можно ведь ненароком и на железный пруток наступить, который лежит себе на полу и с виду такой же, как все остальные прутки, только свежеоткованный и раскаленный – мигом спалишь всю подошву на ботинке.
В старинной гордшёской кузнице донельзя торжественно. Прямо как в церкви перед началом службы. Старик Шернберг и второй кузнец сидят на деревянной лавочке о бок проема, оба в длинных рубахах, в деревянных башмаках и в очках. Мы питаем трепетное почтение к старику Шернбергу, а заодно и к второму кузнецу – выглядят-то оба так серьезно и сурово. Мы даже говорить опасаемся, вдруг помешаем, и они выставят нас за порог.