Девица Ноvодворская. Последняя весталка революции - стр. 13
– Как вам жилось после освобождения?
– Надо полагать, несладко. Практически по подложным документам я училась на вечернем факультете иняза Московского областного пединститута. Все время ждала, когда меня вытурят.
– Неужели КГБ не мешал?
– Думаю, они просто прохлопали эту ситуацию. Во-первых, бумаги фактически липовые, во-вторых, отделение считалось заочным, там не было зоркого ока комитета комсомола. При нашем уровне организации, царящем повсюду, неудивительно, что мне удалось проскочить незамеченной.
– Борьбу вы не прекращали?
– В 1978 году меня судили за диссидентскую деятельность, в 1985-м – еще один срок. В 86-м – новый, опять за самиздат, листовки. Опыт Дворца съездов не прошел даром. Только теперь мы сеяли идеи в кинотеатре «Россия». Там на элитарные фильмы собиралась изысканная публика. В 1986-м листовки уже были антигорбачевского характера. Опять светила 70-я, и меня упрятали в Лефортово. И тут я по-настоящему ощутила дыхание перестройки. Меня освободили из под стражи через четыре дня – срок невероятно малый. Буквально в спину за ворота вытолкали. Шел октябрь 86-го…
Но я не успокоилась и 30 октября провела индивидуальную демонстрацию в день политзаключенных. В итоге еще три месяца – теперь в закрытом секторе 15-й психбольницы. Не приведи вам Господь узнать, что это такое. Любая тюрьма раем покажется. Спросите политзэка, он предпочтет десять лет лагерей одному году в спецбольнице. Пытки, бесконечные издевательства, полное уничтожение человеческого достоинства… Беспредел чистой воды. Могут хоть двадцать лет гноить. Очень удобный способ упрятать от посторонних глаз диссидентов. Ельцин прокричал на весь мир, что в России освобождены последние политзаключенные. А по нашим данным, их еще человек сорок как минимум. Точную цифру вам никто не назовет, поскольку полная ревизия спецтюрем не проводилась.
– Валерия Ильинична, слушаю вас и не могу отделаться от ощущения, что разговариваю с человеком из другого времени. Вы не чувствуете себя чужой окружающему миру?
– Можно, конечно, пофилософствовать на эту тему, но я отвечу предельно кратко: у меня есть цель, и я к ней иду. То, какое впечатление произвожу при этом на окружающих, на данном этапе вторично. Я ступила на этот путь и сворачивать с него не намерена.
Лишь за годы так называемой перестройки у меня было семнадцать арестов только за несанкционированные митинги. Каждый раз я получала по пятнадцать суток. Меня помещали в камеру, а я объявляла голодовку. И так раз за разом. Своеобразное соревнование, кто кого? Я – власть, или она – меня. Аресты прекратились 12 марта 1990 года. В Моссовете бразды правления взяли новые лидеры, именующие себя демократами. На контрасте с предшественниками им важно было создать себе имидж, расположить к себе людей. Потому меня и не трогали. Но эта ложная ситуация продолжалась недолго. Вскоре усилилось преследование за оскорбление мною чести и достоинства Президента СССР. Суд дал мне два года исправительных работ за сожжение государственного флага СССР и оправдал по горбачевской статье. Верховный суд утвердил приговор, но заменил срок двумястами рублями штрафа. Прокурор России Валентин Степанков опротестовал это решение, и мое дело достранствовало по различным кабинетам до той поры, пока я не схлопотала новый срок по 70-й. В мае 1991-го я вновь оказалась в Лефортово. Успела пробыть там три месяца. Я собиралась сидеть до суда, а потом вне зависимости от приговора объявить смертную голодовку. Понимаете, я не признаю за врагами права брать меня в плен. Меня нельзя победить, можно только убить. Раз наше государство не в состоянии сделать решительный шаг, я совершу его сама. Как это у Марка Захарова: «Ужасно умирать надоело»?