Детство - стр. 12
– Чего ты егозишь? Сиди смирно!
– Да я так… парварду пересчитываю в уме, – бормочу я не очень внятно.
Дед громко смеется.
– Ха, вывернулся! – И показывает на парварду: – Возьми, возьми, проказник.
Я протягиваю руку к подносу, но бабушка опережает меня, сует мне кусок сахару, какой поменьше. И обломок завитка парварды.
– А теперь уходи отсюда, отправляйся на улицу! – говорит она сердито. – Дивлюсь, как у тебя жар не поднялся, ешь одни сладости!
– Да, сколько дней уже ничего не даете, ключ от сундука прячете. Скупая вы, как камень! – говорю я, на всякий случай отступая подальше.
Мать хмурит брови, молча кивает мне в сторону калитки. Я поворачиваюсь и убегаю на улицу.
Теплый майский вечер… Босой, в новой ситцевой рубашке и в старенькой тюбетейке, я бегаю по улице. Здесь кишит тьма ребятишек разных возрастов – больших и малышей. Все мы заняты играми. Игр всяких тоже много: те, кто постарше, играют в ашички, в чижика, мы – малыши – гарпуем верхом на таловых прутьях, скачем без устали, поднимая на улице клубы пыли. Я стараюсь не отстать от товарищей в украшении своего коня-прутика, обвешиваю его всякими висюльками, тряпицами. А попытается тронуть кто из ребят, без всякого страха бросаюсь в драку.
Вдруг, совсем неожиданно, на могучем гнедом иноходце подъезжает отец. Я крепко прижимаюсь к нему, как только он сходит с лошади.
– Здравствуй, сын! – говорит отец, обнимая меня одной рукой.
Ведя в поводу коня, он идет во двор, снимает хуржуны. Сдержанно здоровается с бабушкой, дедушкой, обрадованными встречей, усаживается на террасе. Мать приветствует его издали и принимается хлопотать у самовара. Тотчас откуда-то появляются сестренка Кумры с братом Иса Мухаммадом.
Отец сидит хмурый. Не проронив ни слова, молча закладывает за губу щепоть насвая. Я тоже притих, словно вязкого воску закусил, сижу, приткнувшись к деду.
– Что случилось? Рассказывай, как твои дела? – спрашивает дед, первым нарушая тягостное молчание.
Отец мой, Таш Мухаммад, высокого роста, светлокожий человек с черной бородой и усами. Деду он отвечает не сразу. Долго хмурится молча, потом выплевывает насвай и только после этого бросает коротко и резко:
– С делами худо. Три дня назад лавку ограбили воры. Я наскоро распродал остатки товара и уехал из Хумсана…
Все притихли. После долгого молчания дед вдруг взрывается, запинаясь от гнева, говорит:
– Значит, и с Хумсаном вышло худо? Но ведь люди-то будто честные в тех местах?!
– Народ в Хумсане хороший, да воры есть, – коротко возражает отец.
Дед, очень расстроенный, опускает голову, бабушка плачет навзрыд: