Детские годы в Тифлисе - стр. 3
В доме неуютно. Суетятся незнакомые женщины в белых халатах, приезжают доктора.
Перехожу из комнаты в комнату, слышу:
– Не болтайся под ногами. Иди гулять во двор.
Что буду делать одна, во дворе?
Даже Саша-джан, («Саша-Джан» – домашнее имя князя Александра Михайловича Аргутинского-Долгорукого. – Прим. Ред.) проходит мимо меня в комнату мамы, лишь мимоходом гладит меня по голове.
Понимаю – маме плохо. К маме не пускают…
Сад и беседка обвиты цветущими розами. Какие они огромные: белые, желтые, красные.
Посадил их отец. В Тифлисе ни у кого нет нигде таких прекрасных роз. Каждый вечер отец поливает их из длинного шланга. С восхищением слежу за цветными брызгами, взлетающими в небо… Иду мимо кипарисов, персидской сирени, китайской мимозы, вдыхаю запахи. У стены, увитой диким виноградом, – стол и скамейка.
В беседке тоже пусто. Прохожу в конец сада к холмику. Под ним зарыта Булька – любимая наша собачка. Каждое утро она провожала брата в гимназию, на другом конце Тифлиса. Буль-ка ехала с папой на конке, провожала до подъезда гимназии и, снова забившись под скамейку, возвращалась домой.
А теперь Булька зарыта. Одна. Надо ей что-нибудь подарить. Бегу на грядку, срываю мамины розы, осторожно кладу их на Булькин холмик.
Когда мама узнает, конечно, обрадуется, её девочка не забыла про Бульку.
Присев у Бульки, поглаживаю ладонью по траве, подражая нянькиному напеваю:
– Ты моя! Ты моя! Ты моя!..
Спиной ко мне – нянька и незнакомая женщина; наклонившись над столом, разворачивают какой-то пакет.
Затаив дыхание, подхожу на цыпочках, заглядываю через спины.
Между белыми пеленками и ватой показываются маленькие ножки, затем ручки с длинными, как у лягушонка пальчиками без ногтей… Я с удовольствием рассматриваю сморщенное маленькое личико. Оно поворачивается из стороны в сторону и, вдруг жалобно мяукает.
Подхожу ближе.
– Куда ты? Зачем? Отойди! Вскрикивает нянька и выпроваживает меня из комнаты.
Стою на балконе… Громче и громче заливаются сверчки. Кто-то меня зовет.
Это сосед – Санька.
Через ступеньки спрыгиваю бегу к забору.
В щелочке видны тёмные Санькины глаза.
– У нас девочка! – захлебываясь, шепчу я, подражая нянькиному голосу. – Лягушонок!..
В комнате горит ночник. Нянька опять у девочки.
Мне так жалко себя. Раньше нянька раздевала меня, садилась рядом и пела, пока не засну. Теперь я – никому не нужна.
Недавно у Саньки умер брат. Его положили в гроб и засыпали цветами. Нет, это умер не он. Это умерла я. Лежу в мягком в маленьком гробу. Кругом плачут, нянька причитает:
– И на кого ты нас покинула? Бросили тебя одну, сиротинушку.