Детские годы в Тифлисе - стр. 12
Дядя Котэ с мамой долго смотрят на компас и вместе соображают.
Луиза Мадер медленно перебирает ногами и часто останавливается. Впереди около мамы идут Наташа и Соня. Им, должно быть, страшно, и потому они около мамы.
Топсик и Милка бегут около Луизы Мадер. У них подняты уши, они оглядываются по сторонам. Видно, им тоже страшно.
– Бедные, – говорит Соня. – Им, должно быть, тоже страшно. Возьмем их на руки.
Соня берет Топсика, Наташа Милку и снова догоняют маму.
Из леса раздается пронзительный крик.
– Витя, дорогой, – тихо спрашиваю я, – это разбойники?
– Нет! Не бойся! – говорит он. – Это филин. Скоро придём на место.
Но я не верю – птица не может так кричать.
Обнимаю Луизу Мадер. Так легче. Идём молча.
Из-за верхушек елей показалась огромная голубая луна, осветившая белой линей дорогу и черные тени. – Дошли, наконец-то дошли! – доносится радостный голос.
Показывается высокая стена.
Дядя Котэ долго стучится в железную калитку. С кем-то говорит по-грузински. Калитка отворяется…
Залитый луной дворик, выложен каменными плитами. У каменного забора – тоже белые домики.
У калитки старик с черной шапочкой на голове, с седыми волосами, перевязанными на спине ленточкой, На нём темный длинный халат, на груди на серебряной цепочке большой крест.
Старик низко кланяется, предлагает войти. Показались другие мужчины в длинных темных халатах. Низко кланяются.
Кто это? – испуганно спрашиваю Наташу.
– Монахи, – шепотом отвечает она. – Да ты не бойся. Мы уже пришли в монастырь. Теперь всё будет хорошо.
С трудом стою на ногах. Монахи приносят молоко в кувшинах, сыр и теплые чуреки, притаскивают охапки сен.
– Колбатоно и девочка будут спать в церкви, – почтительно говорит старый монах, кланяясь маме.
Идём вместе за монахом, поднимаемся в большую залу. Высокая, что потолка не видно. Это и есть церковь. В лицо веет прохладой и ладаном.
По стенам разноцветные портреты. В конце зала – расписанная дверь с портретом старика. Около него на цепочке мисочка. В ней тоненький синий огонек.
– Мама, – шепотом спрашиваю я, – это портреты родных старого монаха?
– Молчи, девочка, молчи! Это иконы.
– А зачем горит огонек? Чтобы не страшно?
– Это не огонек. Это лампада, – говорит монах. – Она горит во славу божью.
Монах расстилает на полу толстую кошму, в изголовье кладет седло Луизы Мадер и, низко поклонившись, уходит из церкви.
Ложусь рядом с мамой. Рассматриваю иконы. Больше всего удивила женщина с поразительным лицом. Держит на руках ребенка, с такими, как у Ляльки, ручками и ножками.
– Мама! – тихо спрашиваю я. – В тюрьмах сидят только убивцы и воры?