Дети войны. Народная книга памяти - стр. 25
Уроков, естественно, было немного.
А днем, когда по радио звучал сигнал тревоги, наша руководительница доставала ручную сирену, нам давала крутить ручку, и во дворе тоже выла сирена.
Но нормы хлеба снижались, переставали ходить в школу одни, другие, третьи… Наконец, 15 ноября, последнее снижение норм – знаменитые 125 г. Для детей, иждивенцев, служащих. Занятия прекратились. Больше во второй класс я никогда не ходил.
По-моему, главным рубежом, когда мы почувствовали блокаду, было прекращение подачи электричества, а затем отключение воды и прекращение работы канализации. Когда это случилось, точно не помню, но если ледовая «Дорога жизни» заработала 22 ноября, то трубы замерзли, наверное, в начале месяца, разумеется, воду заранее не слили.
И вот уже на площади Льва Толстого трубы в земле лопнули и в двух-трех местах деревянная брусчатка вспучилась, вышла наверх, и тут же замерзла вода, образовались ледяные горки.
Люська мне тайком сказала, что они еще живого папу отвезли к Тучкову мосту и там оставили… А карточка его на январь у них осталась.
Уже в октябре начинается голод. Наша молодая соседка Катя просила маму: «Надежда Евсеевна, отдавайте, пожалуйста, картофельные очистки мне». Всего в квартире пять семей. Еще семья Екатерины Ивановны и Николая Ивановича, там две девочки-близнецы Галя и Люся. Перескочу в декабрь, когда мы уже нечасто появлялись на Шамшевой. Николай Иванович ослабел, Екатерина Ивановна попросила маму разрешить им съесть нашего кота. Симпатичный рыженький котик Рыжик. Мама с ужасом говорит: «Он ведь недавно съел крысу!» Но Николай Иванович становился все слабее, и мама согласилась. Екатерина Ивановна все сделала, меня пригласили к ним, и я участвовал в этой трапезе. Ни черта не понимал! А в январе я зашел на Шамшеву, и Люська мне тайком сказала, что они еще живого папу отвезли к Тучкову мосту и там оставили… А карточка его на январь у них осталась.
После войны я встречал этих девушек на Большом проспекте, они работали судебными исполнителями в Петроградском райсуде.
В конце октября – начале ноября вся наша семья, включая двоюродных, троюродных, совсем неизвестных мне женщин, объединилась на Карповке у бабушки. Бабушка, Мария Наумовна, пережила в Петрограде голодуху 1918–1921 годов и потом при всякой возможности держала в доме небольшой запас продуктов: несколько пакетов крупы, почему-то вместо муки крахмал, сахарины – у деда диабет, для меня несколько бутылочек рыбьего жира, несколько банок молотого кофе (его тогда мало кто пил). Почему-то никаких консервов. И еще большой кусок парафина. Так было у многих старых петербуржцев.