Дети войны. Народная книга памяти - стр. 20
Я хочу рассказать о жизни моей семьи в первый блокадный год, об организации блокадного быта, ячейки МПВО. О том, какими разными становились люди в таких экстремальных условиях, о нас, мальчишках и девчонках того времени, о жизни и смерти родных и близких.
Мне было девять лет, я жил на Петроградской, в других концах города был очень редко и не знаю, как проходила жизнь там. Из всей большой семьи сейчас остался я один. «И если не я, то кто же, и если не сейчас, то когда же?»
Может, это будет еще одна капля в истории блокадного быта, «мелочей», о которых не принято говорить и писать.
А теперь меня занимает вопрос: как же получилось, что Киев, находящийся не так уж далеко от границы, оставлен войсками Красной армии 19 сентября, а Псков (тогда Ленобласть) взят немцами на восемнадцатый день войны – 9 июля, а кольцо блокады замкнулось 8 сентября?
Не помню, чтобы слово «блокада» звучало в первый блокадный год, говорили: «Ленинград в осаде», – а это звучит помягче, дает надежду.
Не помню, чтобы слово «блокада» звучало в первый блокадный год, говорили: «Ленинград в осаде», – а это звучит помягче, дает надежду (есть такие пары слов, вроде бы одно и то же, ан нет: теперь говорят не общественный транспорт, а социальный – оттенки разные; общественный – для всех, а социальный – для убогих).
Я не историк, поэтому могу постараться только изложить свои взгляды на начальный период войны.
Итак, я снова дома, начало двадцатых чисел августа, город еще не отрезан полностью от Большой земли, есть еще железнодорожная ветка на Волховстрой.
На мне тюбетейка, обветшавшая рубашонка, штаны из чертовой кожи (был такой, очень прочный, хлопчатобумажный материал), разваливавшиеся сандалии, а на боку – целехонький противогаз, который нам выдали перед отъездом из Ленинграда, все остальные вещи погибли в Лычкове вместе с моими товарищами. Мама сняла с меня все это и сожгла в печке. Кроме противогаза, конечно.
Сейчас этот противогаз и сама эвакуация десятков тысяч детей на юг Ленинградской области символизируют для меня полное отсутствие реальных представлений о характере предстоящей войны у нашего верховного руководства.
Что я увидел в городе после полутора месяцев отсутствия?
Окна подвалов, выходившие на улицу, заложены кирпичом, оставлены только амбразуры для оружия. Значит, город готовился к уличным боям?
Напротив нашего дома (ул. Шамшева, д. 11) до войны стоял двух– или даже трехэтажный деревянный дом. В двадцатых числах августа его уже не было, его разобрали, там был пустырь, весной 1942 года на этом пустыре я собирал молодую крапиву и лебеду (сейчас здесь Дом культуры им. Шелгунова). Уже в июле было принято решение: разобрать все деревянные дома, уничтожить сараи и прочие «деревяшки» во избежание пожаров. А ведь целые районы состояли из деревянных домов, например Новая Деревня. Где вы увидите там теперь хоть один деревянный дом?