Дети в гараже моего папы - стр. 2
Кто были «мы», кто должен был разобраться, Егор пока не знал. Но ему казалось, что сейчас «мы» – это весь мир, который встанет плечом к плечу, чтобы защитить отца.
– За что задержаны, знаете? – спросила женщина.
Знаю, сказал папа и посмотрел на Егора. Не надо при всех.
В наше время, знал Егор, тебя могут повязать за что угодно: за белую ленточку или за требование честных выборов. Это как наводнение, как стихийное бедствие, не стоит даже пытаться угадать, что послужило причиной. Вот он стоит в своем собственном коридоре, смотрит на папу в наручниках и понимает, что ничего, совсем ничего не может сделать и даже сказать.
Полная и абсолютная беспомощность и страх уже были больше Егора, больше, чем вся эта комната, больше, чем их дом. Страх растворил Егора в себе, как будто внутри него сидела грибница. Им на биологии когда-то рассказывали, сами грибы со шляпками – это просто органы размножения, а настоящий гриб – это грибница, что под землей. Ее уничтожить почти невозможно, она может перестать расти, если условия неблагоприятны, но только на время. Быстрее всего растет гриб, похожий на член. Но это неправда: теперь Егор знал, что быстрее всего растет гриб, похожий на страх. Органы размножения страха с полицейскими нашивками перемещались по их квартире: из комнаты в кухню, потом в его, Егора, комнату. Он перестал дышать. А если они там что-то найдут? Или подбросят? Сейчас выйдут, а в руках – пакетик с кокаином, и привет.
Полицейский в перчатках попросил у Егора телефон. Егор начал диктовать номер, но его прервали. Нет, сказали, аппарат. Мы должны изъять технику. В каком смысле изъять? Надолго? Такие правила.
Папе велели обуваться, но наручники не сняли.
Егор достал из шкафчика папины кроссовки, но ему сказали, что надо без шнурков, и он нашел древние, на липучках. Папа их только на рыбалку надевал, когда еще ездил, – очень давно. Егор встал на колени, чтобы помочь ему обуться. После болезни папе наклоняться было тяжело, сразу голова кружилась. Как какая-нибудь древнерусская жена, которая снимала своему мужу сапоги. Снимать наверняка проще, чем надевать, потому что папа неуклюже совал ступню, но пятка застревала, и без носков натянуть ботинок оказалось сложно. Ногти у него на ногах были огромные и будто каменные, и в Егоре отвращение боролось с какой-то родительской жалостью. Он же не справится в СИЗО, на нем же там живого места не оставят…
Папу вывели из квартиры, и сразу стало как-то проще. Когда в комнате стоит человек в наручниках, тебе хочется, чтобы его не было, чтобы он куда-то исчез, а тебя освободили от этого зрелища.