Дети Третьего рейха - стр. 96
Как-то, когда я ехала в сторону Санта-Фе по грунтовой дороге, которая вела из каньона, несколько собак выбежали на проезжую часть и принялись резвиться прямо перед приближающимся бампером моей машины. Я остановилась и решила подождать, когда они наиграются, и пока ждала, другая машина поравнялась с моей и остановилась. Окно в окно. И когда я опустила стекло, на меня смотрела Беттина. С первого взгляда, с первой секунды тогда мы поняли, что накрепко связаны судьбой.
– Шанти, – спросила она, – я слышала, вы интересовались мной?
– Беттина, – ответила я, – я хочу встретиться и поговорить с вами».
По ходу прочтения эссе мне показалось, что Шанти несколько поэтизирует события, как гиперболизирует и страдания Беттины («она должна отказаться от бремени вины потомков», «она должна обрести мир в себе» или «она чересчур ответственна»). Зачем взрослому здравомыслящему человеку взваливать на себя груз вины за прошлое, к которому он вообще отношения не имеет?
Беттина родилась в 1956 году, к тому времени ее двоюродный дед уже десять лет как жарился в аду. Если принять формальную логику этой женщины, то все наши мелкие прегрешения на Высшем Суде должны суммироваться с грехами наших предков, то есть ответствовать придется не только за свои личные «накопления». Но тогда и верить в существование рая несколько наивно. Впрочем, пока мне трудно было сказать, верит ли Беттина еще во что-то, кроме греха поколений. И на кой черт он сдался ей, если она давно покинула Фатерланд?
В эссе Шанти Элке Баннварт об этом ни слова.
Зато есть кое-что любопытное, что автор не решилась вынести из кавычек, избавляя себя от необходимости выкручиваться при помощи синонимов, через которые обязательно проступило бы ее личное отношение к одному необычному поступку Беттины:
«Мой отец обожал своего дядю Германа Геринга, – говорит Беттина, – я же чувствую абсолютное отрицание своего наследия. В тридцать лет я стерилизовалась, чтобы не плодить больше монстров, чтобы оборвать род. Да, радикальное решение. Мой брат, кстати, поступил точно так же, но мы оба приняли это решение не сговариваясь! У меня было три психических срыва, в результате которых я не могла спать несколько недель».
Это откровение, проникнутое драматическим пафосом и легкой провокацией, показалось мне смешным и натолкнуло на некоторые подозрения относительно особы, поделившейся им. Страсти сквозь десятилетия, без прямого родства, говорят, скорее, о дури или внутренних проблемах личности. Возможно, заочную предвзятость мою в отношении Беттины объясняло и то, что я знала достаточно историй, которые могли бы считаться истинными драмами. Помню, как раз о драмах мы заговорили с Никласом Франком, сыном гауляйтера оккупированной Польши Ганса Франка, повешенного в Нюрнберге 16 октября 1946 года. Когда мы бродили с ним по сумеречному Нюрнбергу, Никлас, затянувшись сигаретой, вдруг сказал: