Дети радуги - стр. 4
– Как-как он сказал? Тело – меньшее… Гм, интересно.
– А ты как думал, Игорек? Вот ты качался сколько лет – пять или шесть? – тело свое почти до совершенства довел, на Арнольда стал похож. Рельеф там у тебя, то да се. А для чего это все было, а? Вот, подумай и скажи.
– Ну, не знаю. Для себя…
– Для самолюбования, что ли? Или для того, чтобы девчонки штабелями перед тобой падали и кипятком ссали?
– Ну, и это тоже… – усмехнулся Рукавишников.
– Вот! Для тебя культ тела всегда на первом месте был. Разве не так? А вместе с ним – и культ телесных удовольствий. Может быть, я несколько упрощаю. Тут не все так напрямую связано, однако смысл ты должен понять. И все же прав я, или нет – говори?
– Пожалуй… – слегка смутился Рукавишников. – А как должно быть, по-вашему?
– А, по-моему, на первом месте культ духовности должен стоять. Во все времена и для всех народов на земле. Культ разума и всеобщей терпимости. Согласен?
– Пожалуй, – повторил Рукавишников и снова лег, подложив свои огромные ладони под голову.
– А вот я… – вздохнул Сапожников. – Знаешь, Игорь, какое у меня с Наташей единение было! Мы тринадцать лет вместе прожили – а как один сплошной, длинный день понимания и близости. Я однажды в дневнике своем записал: «Мыслить и общаться с помощью языка – выдающаяся привилегия человека. Но понимать друг друга без слов – привилегия истинно любящих людей». Мы действительно без слов друг друга понимали, и Аленка наша в атмосфере любви и радости жила, с самого рождения и… Разве я виноват, что тот дурак на встречную полосу выскочил? Я ведь, от столкновения уходя, руль вправо повернул, а машину на скользкой трассе просто боком развернуло, вот моих девочек и… Лучше бы уж я на таран шел, как Талалихин – они бы живы остались…
– Не надо казнить себя! – отозвался Рукавишников. – Ничего вернуть нельзя. К великому сожалению, это так. И то, что тот мудак сыном генерала оказался – тоже судьба. Ваша, судьба, Алексей Николаевич. Значит, так тому и быть, от судьбы не уйдешь.
– А ты фаталист.
Рукавишников помолчал. Потом спросил с какой-то плохо скрываемой робостью:
– А вы, правда, весь роман наизусть знаете?
– Знаю.
– А как это можно – такую большую книгу выучить? Там страниц пятьсот, наверное?
– Больше тысячи.
– Ни фига себе!
– Гм, понимаешь, – с теплотой ответил Алексей, в душе благодаря Игоря за то, что тот сменил тему разговора, – Гюго всегда был моим любимым писателем. Еще с детства, вернее, с юности, когда я взахлеб перечитал все его романы. И «Отверженные» среди них – самый любимый. Я даже не знаю, как получилось, что мне удалось запомнить его наизусть.