Дети пустоты - стр. 23
Вот и сейчас, выпучив глаза и брызгая слюной, он начинает молотить, как из пулемета, про Уссури, Уссурийский край, про тамошнюю природу, про тайгу, про каких-то хунхузов, казаков с лампасами желтого цвета и про все остальное.
– Как поедем? – обрывает его Тёха.
– На электричках, – пожимает плечами Сапог.
Я представляю в голове карту России, прикидываю расстояние от Москвы до Дальнего Востока и присвистываю. Пересаживаясь с электрички на электричку, добираться мы будем месяц, не меньше.
– В жопу электрички, – веско говорит Тёха. – На поезде поедем. Как люди.
Вот это да! К новой жизни – на поезде! Мы радуемся. Правда, из всех из нас документ – свидетельство о рождении – есть только у Сапога. Он, когда из своего воронежского детдома дергал, прихватил. А без документов, как известно, билеты не продают. Но выход находится быстро.
– Там, на кассе, когда очередюга здоровая, теткам не до проверок. Напишем на бумажке номера, фамилии придумаем, скажем, что на экскурсию от школы едем, – Губастый увлеченно размахивает руками. – А в поезде, если проводники привяжутся…
– Хватит базарить, – обрывает его Тёха.
А и правильно, чего тут разжевывать, народ подобрался грамотный, всем все ясно.
За билетами отправляются Сапог, Хорек и Губастый. Мы с Шуней собираем шмотье, а Тёха идет «в тайник» – забирать наши сбережения.
Тайник он устроил в соседнем доме, под лестницей. Когда-то там стояли коляски, потом дворники хранили всякую подметательную муру, а когда наступили нынешние мутные времена, дверку в скособоченный закуток сломали, местные алкаши зассали все углы, жильцы свалили туда ненужный хлам – старые колотые унитазы, забитые шлаком батареи, сломанные табуретки, и помещеньице превратилось в кладбище домашней рухляди. Вот там-то, в самых непроходимых дебрях, в пыльных и заросших кружевами ржавчины глубинах древней газовой плиты, Тёха и хранил заработанное бригадой бабло.
О тайнике знали двое – сам Тёха и я.
– Если че, деньги достанете и поделите, – сказал он мне однажды, показывая свою ухоронку.
Я не стал уточнять, за что мне такое доверие, не стал спрашивать, что значит «если че», просто кивнул, и на этом разговор был окончен.
Барахла набирается изрядно – три здоровые сумки и чемодан. Мы с Шуней запарились укладывать все это, но, когда заканчиваем, является Тёха, оглядывает плоды наших трудов критическим прищуренным оком и недовольно бурчит:
– Вываливайте!
Шуня встревает – ни за что, мол, мы столько с Пяточкиным пахали, а теперь все по новой?
– Вываливайте, – повторяет Тёха, но, как мне кажется, уже не так уверенно.