Дети подземелья - стр. 22
Тыбурций поднялся.
– Готово? – сказал он. – Ну и отлично. Садись, малый, с нами – ты заработал свой обед… Господин учитель, – крикнул он затем, обращаясь к «профессору», – брось иголку, садись к столу!
– Сейчас, – сказал тихим голосом «профессор», удивив меня этим сознательным ответом.
Старик воткнул иголку в лохмотья и равнодушно, с тусклым взглядом, уселся на один из деревянных обрубков, заменявших в подземелье стулья.
Марусю Тыбурций держал на руках. Она и Валек ели с жадностью, которая ясно показывала, что мясное блюдо было для них невиданною роскошью; Маруся облизывала даже свои засаленные пальцы. Тыбурций ел с расстановкой и, повинуясь, по-видимому, неодолимой потребности говорить, то и дело обращался к «профессору» со своей беседой. Бедный учёный проявлял при этом удивительное внимание и, наклонив голову, выслушивал всё с таким разумным видом, как будто он понимал каждое слово. Иногда даже он выражал своё согласие кивками головы и тихим мычанием.
– Вот как немного нужно человеку, – говорил Тыбурций. – Не правда ли? Вот мы и сыты, и теперь нам остаётся только поблагодарить бога и клеванского ксёндза…[55]
– Ага, ага! – поддакивал «профессор».
– Вот ты поддакиваешь, а сам не понимаешь, при чём тут клеванский ксёндз, – я ведь тебя знаю. А между тем не будь клеванского ксёндза, у нас не было бы жаркого и ещё кое-чего…
– Это вам дал клеванский ксёндз? – спросил я, вспомнив вдруг круглое, добродушное лицо клеванского ксёндза, бывавшего у отца.
– У этого малого любознательный ум, – продолжал Тыбурций, по-прежнему обращаясь к «профессору». – Действительно, его священство дал нам всё это, хотя мы у него и не просили, и даже, быть может, не только его левая рука не знала, что даёт правая, но и обе руки не имели об этом ни малейшего понятия…
Из этой странной и запутанной речи я понял только, что способ приобретения был не совсем обыкновенный, и не удержался, чтоб ещё раз не вставить вопроса:
– Вы это взяли… сами?
– Малый не лишён проницательности, – продолжал Тыбурций по-прежнему. – Жаль только, что он не видел ксёндза: у него брюхо, как настоящая сороковая бочка[56], и, стало быть, объедение ему очень вредно. Между тем мы все, здесь находящиеся, страдаем скорее излишнею худобой, а потому некоторое количество провизии не можем считать для себя лишним… Так ли я говорю?