Дети Нитей. Великие Дома - стр. 5
Подобные размышления не вгоняли меня в тоску и уныние, но я все же чувствовал себя здесь не слишком уютно и, пожалуй, не в состоянии бы оказался провести в подобных пейзажах хотя бы месяц, не говоря уж про целую жизнь. Мне куда ближе ощущение пульсирующего, вечно меняющегося мира – хаотичная суета порта Мирты, узкие улочки Кэроса, где само окружение заставляет тебя прислушиваться к тихому шепоту в череде звуков, или размеренный, незамолкающий ритм каменных проспектов Сериона. Я слишком привык и слишком любил все контролировать, чтобы долго находиться там, где тебе неподвластны даже собственные мысли.
А вот моих спутников местные ландшафты угнетали куда больше. Они то и дело озирались, нервно сжимали кулаки на рукоятях мечей с такой силой, что белели костяшки пальцев. Бешеных сууленов, нелегальных торговцев, вечно летящих вперед наперегонки со временем, привыкших, что за каждым кустом их ждет если не опасность, то уж точно неприятная неожиданность, тишина и мертвецкое спокойствие этих гор просто сводили с ума. Они ждали подвоха от каждого камушка на нашей однообразной дороге, а когда не дожидались, начинали напрягаться с утроенной силой. Но камни оставались совершенно неподвижны, бекеты безразлично жевали траву, и никаких неприятностей, за исключением разве что возможного мелкого дождя, судьба нам не готовила. А вот битву за здравый рассудок, который вели мои спутники каждый сам с собой, обладатели этого рассудка явно не выигрывали. Я, как серионец, ощущал гнетущие напряжение и страх настолько четко, что и мне уже начинало становиться не по себе. Я знал возможные последствия того, что сейчас происходило в головах этих людей и потому, при первом же подвернувшемся случае, предложил свернуть к видневшейся поодаль деревушке, сославшись на ужасную жару.
Жары не было. Приятный ветерок доносил до нас пьянящие ароматы луговых трав и гонял пушистые облака. Мои спутники, однако, идею поддержали с большим энтузиазмом.
– Действительно, жара ужасная, – хрипло пробормотал Алу-Ша рядом со мной.
Он держался лучше остальных, но, все равно, не так хорошо, как следовало в идеале.
Напряжение постепенно уходило – чем ближе мы подъезжали к поселению, чем отчетливей слышался гул человеческой жизни, тем уверенней и радостней становились мои спутники. Они начали обсуждать, варят ли здесь хороший айсун и не правильней ли теперь выпить вместо него доброго меду перед вечерней дорогой. А я мысленно посмеивался, глядя на них. Гордые, до ужаса упертые суулены, неспособные признать собственной слабости. Они бы лучше сошли с ума, чем свернули в сторону, даже если каждому их них этого безумно хотелось. Другое дело я. Хоть караванщики и относились ко мне неплохо, но я, все-таки, был для них чужаком, а, значит, мне слабость проявить можно, они, так и быть, потерпят. И этот народ больше других боится серионцев, свято верит, что мы только и ждем возможности подчинить их сознание – сомнительное, кстати, удовольствие, их Нити Разума такие же упертые и неподатливые, как сами суулены. Или прочтем все их мысли – хотя к чему тратить силы на магию, когда там на лицах все написано. Они охотно запретили бы плести Разум вовсе, но, раз уж подобное не в их власти, суулены стараются, по возможности, избегать нас, а если уж встретили, то хоть не провоцировать. Конечно, это все мало касалось сууледов, магов из Мирты. Они привыкли к врачам-серионцам в своем городе, но тоже изредка косо на нас поглядывали, опасаясь, видимо, что под личиной доброго доктора скрывается монстр, создающий втихаря армию покорных рабов. Непонятно, правда, зачем она лекарю, но кого волнуют причины. Меня же подобное отношение никак не трогало, пусть думают, что хотят, их право. Парни относились ко мне с максимальной теплотой, которую вообще были способны проявить к магу Разума, и, хотя присматривались слегка настороженно, на совместное путешествие это никак не влияло. А стало быть, большего от них требовать бессмысленно.