Дети Морайбе - стр. 35
– Ты – ничто, ты всегда будешь ничем. Вот так с вами, япошками, надо, вот так.
Эмико хочет ответить, что ни один уважающий себя японец никогда не сделал бы ничего подобного, что Канника отыгрывается всего лишь на шутке технического гения, на кукле – таком же расходном материале, как японские одноразовые накладки на руль рикши. Но если сказать такое, станет лишь хуже – уже проверено. А если промолчать – все скоро закончится.
Будь она хоть трижды Новый человек, нет ничего нового под солнцем.
Лопасти больших вентиляторов гоняют по клубу воздух. Налегая изо всех сил на рычаги, их крутят несколько кули-желтобилетников, по лицам и спинам которых стекают струйки пота. Трудяги сжигают калории с той же скоростью, с какой получают их из пищи, но в раскалившемся за день на солнце здании все еще жарко.
Под одним из вентиляторов стоит Эмико – остужает себя как может, отдыхает от беготни с подносом по залу и мечтает не попасться на глаза Каннике. Едва та замечает девушку, как немедленно тащит ее всем на обозрение, заставляет пройтись, как следует показать свои дерганые кукольные движения, то так повернет, то эдак. Посетители смотрят, отпускают шуточки, но втайне рассчитывают порезвиться с японской игрушкой, как только уйдут их приятели.
В центре главного зала медленно кружат по паркету клиенты с молоденькими девушками, одетыми в пасин и короткие блузки. Музыканты играют песни эпохи Свертывания, правда не в оригинале: Райли извлек несколько штук из глубин своей памяти, переложил для тайских инструментов – вышел странный коктейль из грустных воспоминаний о прошлом, экзотика не меньшая, чем его собственные дети – круглоглазые, с волосами цвета куркумы.
– Эмико!
Девушка вздрагивает. Это Райли, зовет к себе в кабинет. Она идет мимо бара, посетители таращатся на прерывистые движения. Канника, отлепляясь от клиента, провожает ее ухмылочкой; когда Эмико только приехала в страну, ей сказали, что у тайцев есть тринадцать видов улыбок, и эта, видимо, не из доброжелательных.
– Идем же, – торопит Райли. Они оставляют позади занавес, коридор, раздевалки и входят в дверь.
Стены кабинета – сплошная выставка воспоминаний, скопившихся за тройной век их хозяина; здесь и пожелтевшие фотографии Бангкока, залитого одним только электрическим светом, и портрет самого Райли в костюме какого-то племени с северных холмов. Старик усаживает Эмико на подушки в той части комнаты, где пол немного приподнят – здесь он обычно ведет приватные беседы. Удобно развалившись, их ждет высокий человек: у него бледная кожа, светлые волосы, водянисто-серые глаза и воспаленный шрам на шее.