Дети мертвого Дракона - стр. 10
Вадим хотел спросить – как все это соотносится с философией лавеизма[7], проповедующей прежде всего индивидуализм или, как любил говаривать сам Кольцов – разумный эгоизм, но заглянув ему в глаза, передумал.
Он и сам не заметил, как стал проводить с Кольцовым куда больше времени, чем с приятелями. Поначалу к ним зачастую присоединялся Череп – в свое время именно он подогнал Вадиму «Сатанинскую библию» и плохую распечатку «Сатанинских ритуалов». Он же неоднократно заводил разговор о том, чтобы открыть в их городке ковен – отделение Первой Церкви Сатаны.
– Весь прикол в том, что с Первой не берут за регистрацию. Хочешь стать священником – пишешь эссе и отправляешь в Салем. Если ты им пришелся по духу, все замечательно. А лавеисты, мать их, требуют вступительный взнос… и еще, поди, профсоюзные, – азартно бредил он в «Таверне». – А тут расклад такой. Открываем ковен. Набираем инициативную группу и начинаем вербовать молодежь. Ну как эти… Адвентисты, мать их! Чем мы хуже?
Однако чем больше Вадим общался с Кольцовым, тем более детскими и незрелыми казались ему выходки товарища. Все эти Сатанинские Церкви, ритуалы, под корень вырванные из контекста «Енохианской магии» Джона Ди… Сплошная незрелая чепуха. Кольцов же, пусть и не давал ему конкретики, будто проверяя его на здравомыслие и терпение, но… Было в старике что-то… настоящее… Словно он один постиг истинную природу… Зла? Верно, Зла, во всем его многообразии.
Лето прошло как в тумане. Он редко появлялся на репетициях; практически перестал захаживать в «Таверну». Все чаще ловил себя на мысли, что ждет звонка Кольцова как наркоман очередной дозы.
Поздним августом, когда солнце плавило асфальт и превращало город в воск, к нему неожиданно заглянул Череп. Вот уже несколько недель как Виталик не появлялся на их встречах со стариком и даже трубку не брал, а тут заявился собственной персоной.
Стоя на пороге в одних трусах, Вадим не без любопытства разглядывал приятеля. Выглядел Череп так, словно не мылся с неделю. Заплывшие глаза, под глазами черные мешки – не иначе пил, сволочь, беспробудно. И не вызывал ни сочувствия, ни желания приглашать его в квартиру, более того, Вадим испытал внезапную гадливость.
– Ты это, – Череп говорил хрипло, невнятно, – к Кольцову не ходи больше, понял?
Вадим ничего не ответил. Он боролся с желанием захлопнуть дверь.
– Ну вот… Я узнал кое-то… Он же, Гаргарот этот сраный, вообще… Это не кошек к крестам прибивать! – истерически зашептал Череп; его глаза в черных кругах все бегали и бегали, стараясь уловить взгляд Вадима, но тот смотрел скучающе куда-то вбок, словно и не видел товарища.