Дети луны, дети солнца - стр. 8
С легкостью отводит Хакон в сторону лезвие ее меча. Рука у Ренэйст легкая, такой ладно пускать стрелы, для меча же она не годится. Пристало в набеге завоевывать себе славу мечом, да и должна она знать, как отвести от себя беду, чтобы сердце его слабее сжималось от страха за ее жизнь. На роду написано женщинам иное – ждать дома, ткать рубахи и печь пироги, пока мужья их льют кровь и пируют на останках врагов. Не так страшна смерть, когда в безопасности милая, и на сердце груза нет, пока валькирия на лебединых крыльях несет тебя в палаты павших.
Только избранница его другой дорогой идет.
Неуклюже взмахивает Ренэйст руками, поскользнувшись на тонкой корочке льда, сокрытой за снегом. Само движется тело, натренированное тому, как надлежит поступать с врагами. Не успевает осознать, как бьет с силой открытую для удара женщину своим щитом, слыша знакомый хруст.
Падает дочь конунга на спину, выронив оружие, и глухо стонет, зажав ладонью нос. Смотрит на него льдистым взглядом, скалит зубы, а в уголках глаз блестят невольные слезы. Бросив секиру и щит на снег, Хакон склоняется над луннорожденной и, схватив за плечи, рывком ставит на ноги, отряхивая от снега. Дергается гордячка, вырваться старается, но он не позволяет.
– Покажи мне.
Удар пришелся прямо в лицо, да и вышел сильным; даже кровь носом пошла. Ворчит Ренэйст, стирает алые разводы, пачкая рукава. Злится на свою невнимательность и его крепкую руку. Эти самые руки, покрытые грубыми мозолями, отголосками долгой работы и сражений, обхватывают ее щеки, заставляя слегка поднять голову.
Хакон слизывает кровь с девичьего подбородка, зализывает раны, подобно дикому зверю. Хмурится, пытаясь увернуться от этих прикосновений, но вскоре сдается, принимая своеобразную ласку. Не пристало им миловаться, пока свадьба не сыграна, только как устоять? Хороша Ренэйст, да не только за это полюбил он ее. Упрямства, гордости и чести в ней столько, что на нескольких юношей одной с ней зимы хватит. В Чертоге Зимы есть женщины куда красивее, чем дочь конунга, ласковые и покладистые, только ни на одну смотреть Хакон не хочет.
Проводит луннорожденный тыльной стороной ладони по холодной от мороза девичьей щеке, хмурит брови. Запускает Рен пальцы в густой медвежий мех, из которого сделал он себе полушубок, и приподнимает уголки губ в улыбке, стоит Хакону отстраниться. Поднимает руку, проводит пальцами по шраму на его скуле, что получил он в набеге прошлой зимой, и подается ближе, целуя в колючий от густой бороды подбородок.
Сложно судить, как давно она была, прошлая зима. Ночь не идет на покой, отказывается сменить ледяную владычицу, лишает возможности прокрутить колесо до конца. Даже ветер боги забрали себе, и никто из живущих не знает, сколько веков тяготеет над ними проклятье. Ждут люди возвращения своих богов, но каждый знает истину, о которой не говорят.