Дети луны, дети солнца - стр. 25

Быть может, холодность эта так влечет к ней Ньяла? Кажется, словно бы бросает островитянка ему вызов. Рискнешь ли растопить мой лед, словно бы спрашивает она у него, хватит ли для этого твоего огня?

Встает он чуть поодаль от Исгерд, молодой, красивый, пышущий жаром. Младший из шести сыновей, каждый из которых – гордость отца, всегда и во всем желает он быть первым. Докажет Ньял что достойным сыном своего рода является он, и, как пятеро братьев до него, получит в наследство от Олафа-ярла четыре боевых корабля; прекрасный флот, с которым сможет добыть он себе славу. Любая бы пошла за него, если бы позвал, да только упрям Ньял, и подругу желает заполучить себе под стать. Отворачивается Хейд, поймав на себе лукавый его взгляд, прикрывает лицо темными волосами, словно бы сможет это заставить Ньяла прекратить смотреть на нее.

Окинув взглядом единственного ока сына своего боевого товарища, Ганнар-конунг величественно поднимается на ноги. Ренэйст, увидев мимолетное движение ладони отца, встает следом, и дышать ей становится тяжело. С каким удовольствием выбежала бы она из Великого Чертога для того, чтобы окунуться пылающим лицом в холодные сугробы! Один за другим воины, прибывшие в Чертог Зимы ради своего посвящения, встают из-за столов и выходят вперед, ожидая решения конунга.

– Наглости в тебе столько, сколько во всех пятерых твоих старших братьях, Ньял, сын Олафа, – говорит конунг.

Слова эти заставляют Ньяла самодовольно улыбнуться, ударив себя кулаком по груди.

– А воинской рати хватит на весь Чертог Зимы! – гордо восклицает он, вздернув подбородок.

– Храбриться может каждый дурак, как и хвастаться несовершенными деяниями. Сначала докажи, Ньял, сын Олафа, что правдивы твои слова.

Ове, сын ярла Ока Одина, что стоит на Рокочущей Горе, вмешивается в их разговор. Не так давно исполнилось ему шестнадцать зим, а потому является он самым меньшим из тех, кто ныне прибыл для того, чтобы показать свои силы. Светловолосый и по-девичьи хрупкий, не носит он бороды, а в бою предпочитает лук и стрелы. Нет в нем звериной ярости, подобной той, что тревожит Ньялу душу, но каждый в этом зале скажет, насколько мудрее своих сверстников юный Ове. Выходит он из-за стола, подходит ближе, и белая макушка его едва достает высокому Ньялу до плеча. Смотрит он на обидчика сверху вниз, лицо его багровеет, только нет в Ове страха. Смотрит спокойно и холодно, лишь приподнимая бровь, ожидая, что же ответит ему сгорающий от ярости Ньял.

– С твоими нудными речами самое место тебе в храме, а не на драккаре, Ове, сын Тове! – набрасывается на обидчика Олафсон, чью гордость задели чужие слова. – Такого, как ты, одолеть сумеет даже старик! Молись мертвецам, только в этом и будет от тебя толк!