Дети Крылатого змея - стр. 50

- Что это? – спросила Тельма шепотом.

- История, - также ответил Мэйнфорд. А Кохэн продолжил.

- И стал Крылатый Змей солнцем. И был тринадцать раз по пятьдесят два года. Тогда Йайанке превратился в ягуара и так ударил лапой Кетцалькоатля, что тот свалился и перестал быть богом. И случилась гибель второго мира.

Она слушала про огненный дождь, который уничтожил второй мир. И про людей, обратившихся в индюков. Про великую воду. Слушала и не понимала – зачем?

Это должно иметь значение, но…

- …пятый мир – мир идущего солнца, которое проглотит бездна. И тогда случится так, что наступят тьма и холод. И все, кому случится жить, погибнут.

Кохэн замолчал.

И тишина длилась и длилась, пока Мэйнфорд, покачнувшись, не сказал:

- Оптимистичненько…

Кохэн поднялся.

- Пятый мир погиб. Так говорил дед. Когда к берегам Земли Цапель пришли корабли. Тот, кто вел их, был смуглокож и черноволос. Облачен в золото. Он восседал на спине диковинного зверя, чья шкура была прочней железа. И за спиной его вздымались крылья. Тогда и решили, будто благословен он богом, а может и сам богом является.

Прошлое.

Забытое. Похороненное надежней, чем все мелкие секреты Тельмы. Но оно ожило, там, в кошмаре. И если так, значит, это прошлое собиралось воскреснуть?

- Пятый мир умирал, когда ваши боги шли по землям масеуалле. Когда вода в Священном озере сперва покраснела от крови, потом сделалась черной, что деготь. И многие погибли, испив ее. Когда на берег древнего Атцлана шагнула нагая старуха, чье тело было покрыто струпьями. И прошла она по улицам…

- Кохэн…

…он не слышал.

…он был там, на берегу… и застывший взгляд его, устремленный в стену, вовсе не стену видел, не грязные обои и не полки, покрытые толстым слоем пыли.

- Не трогай его, - у Тельмы не хватит сил, чтобы отправится еще и этой дорогой. Она слишком часто выпивала себя досуха, этак и перегореть недолго, не говоря уже о другом.

Пути масеуалле запретны.

Неизведаны.

И не предназначены для непосвященных, пусть и сами проклятые боги признали Тельму.

Тогда почему она слышит грохот барабанов? И почему, глядя в расползшуюся черноту зрачков, видит в них костры. Сотни костров. Тысячи.

Их раскладывают прямо на камнях, на останках стен, разодранных пушками. На смуглых телах, чей жир питает пламя. Но старуха, пришедшая по воле чужих богов, не боится огня. Она бредет, переступая с одной перевернутой лодки на другую, и черные воды озера держат обрюзгшее тело ее.

Она уродлива.

Так уродлива, что и смотреть-то больно.

Но крылатый змей не способен отвернуться. Он стоит на пути ее, и куцые крылья, потрепанные, что пушками, что мушкетами, заслоняют людей. Змею не выстоять.