Дети иллюзий - стр. 8
Зоя снова тостует:
– За любовь!
– Так вроде за любовь уже пили?
– За неё, сколько ни пей, всё равно мало.
И Зоя махом опрокидывает в себя кружку.
«Э-ге, – думаю я, – эдак она накушается раньше времени. Что тогда?»
– Валер, я давно хотела тебя спросить, – сквозь хруст шоколада, говорит Зоя, – у тебя девушка есть?
Понимая, к чему она клонит, решаю отвечать так, как обычно делает Израиль, когда у него спрашивают о наличии атомной бомбы:
– Зой, это сложный вопрос…
– Красивая?
– Как тебе сказать…
– Моложе меня?
– Знаешь, возраст – такое дело…
– Блондинка? Брюнетка?
Мне надоедает отпираться, и я сообщаю то, что Зоя хочет услышать:
– У меня была девушка: брюнетка, двадцать два года, на мой вкус, очень даже ничего, но мы расстались. Сейчас у меня никого нет.
Зоя удовлетворённо кивает:
– Тогда наливай.
Наливаю, и мы снова пьём за любовь.
– А я тебе нравлюсь? – спрашивает Зоя уже чуть заплетающимся языком.
Я не нахожу, что ответить: Зоин вопрос застаёт меня врасплох.
– Ну, хоть немно-о-ожечко? – повторяет она.
Моё красноречивое молчание продолжается. Зоя наливает себе сама и, не чокаясь со мной, выпивает залпом. Поставив на стол кружку, она проводит в воздухе указательными пальцами, изображая контур женской фигуры.
– Валера, пойми, всё это – рекламный ролик, – говорит она грудным голосом, – когда выключают свет, длина ног и цвет волос перестают быть важны, остаются груди, рот, задница, и то, что между ног. Да, у меня лишний вес, короткие ноги и прыщи по всей морде, но всё, что я только что перечислила, у меня такое же, как и у всех остальных баб, а кое-что и получше.
Зоя сжимает крупными, почти мужскими ладонями свои немаленькие груди, отчего у меня теплеет в паху.
– И потом, важно не содержание, а форма.
Зоя делает паузу, пристально глядя мне в глаза. Я выдерживаю её взгляд.
– Возьмём тачку, поедем ко мне, – горячо шепчет она, – тут недалеко. Если совсем противно, можно выпить коньяку, у меня дома всегда есть. Или, хочешь, я тебе глаза завяжу? А утром ты просто встанешь и уйдёшь…
Ошарашенный, я буквально теряю дар речи, а Зоя, видимо, приняв моё молчание за согласие, идёт в наступление: поднимается со стула, обходит меня с правого фланга и мягко наваливается грудью на плечо:
– Валер, перестань ломаться, я никому не скажу…
– Зоя, не надо… – только и могу выдавить из себя я.
Горячие и влажные, с кислинкой от «Монастырской избы», Зоины губы тазом накрывают мой рот, руки заплетаются вокруг шеи, а сама Зоя медленно сползает ко мне на колени. Её грудь теперь подпирает мой подбородок. Зоя тяжело дышит, я слышу, как гулко бьётся её сердце, и воображение тут же рисует перспективу, которую десять секунд назад озвучила Зоя.