Детектив «Седьмой флот» - стр. 27
Молодязев примостился на подоконнике с гримасой, отдаленно смахивавшей на улыбку, и салютовал запотевшим фужером с минералкой:
– Здорова, Слон! Слыхал, тебя попы разыскивают? Отпевать, что ли?
– Это была шутка? – парировал, учуяв тягостную атмосферу. – Выкладывай, что стряслось.
– Убили Славу Костюченко. Помнишь, на курсе был женатик-бутуз? Компанейский такой. Пуфиком обзывали.
– Как не помнить, – ошеломленный известием я повалился в кресло.
Репа склонился и зашептал:
– Сеня-летописец первым узнал за убийство и побудку спозаранку сыграл. Я бегом Давыдыча тормошить. Веришь?! Вот как тебя заранее ощущал вблизи, так и халепу эту кормой чуял! – он покосился на Панфилова. – Серж связался с опером из Суворовского, который на место выезжал. Ну, а твоя чуйка, какие сигналы подает?
– Аналогичные. Спичечный коробок перед глазами маячит.
– У меня улыбка Чеширского медведя. Про попа, что думаешь?
– Че тут думать? Батон стрелку забил.
– В цвет!
Я испытал спокойную радость, на миг приглушившую горесть после жуткого известия, и попытался воссоздать в памяти наружность приятеля юности, который, наконец, отыскал свое…
Коренной одессит Александр Александрович Саечкин получил курсантский позывной из-за фамилии, созвучной с хлебобулочными изделиями – сайка, ватрушка, батон. Хотя в облике ничего похожего не отмечалось. Сутулый, жилистый с увесистыми кулачищами и боксерским подбородком – Сашко напоминал неандертальца с картинки в детской энциклопедии. Спросите, почему не удостоился соответствующей клички? Все просто! Во-первых, из-за развитого интеллекта, веселого нрава и гротескового чувства юмора. То есть личностных признаков не характерных для первобытных людей. Во-вторых – за неандертальца можно было ощутимо схлопотать.
Вообразив Сан Саныча в рясе, бессовестно хохотнул и поспешил выправиться:
– Прошу извинить, это нервное, – потом сызнова нырнул в закрома памяти.
Повидаться с Батоном выпало лет пятнадцать назад. Оба тогда еще тянули ментовскую лямку. Саечкин служил важняком по линии УБОП и параллельно углублял познания в юриспруденции.
При встрече я заприметил некоторые странности в его обличии и поведении. Честно признаться, заподозрил, что дружбан подсел на допинг. Телодвижения заторможенные дерганные, будто покадровая видеосъемка. Потянутая речь при напрочь отрешенном взгляде и глянцевитые глаза с расширенными зрачками.
«Да нет же! У нариков зенки иначе блестят, ‒ пытался себя утихомирить. – К тому же мутные, будто в горячке и злющие от безысходности. У Сашка – добрые жалостливые».
Из прострации вывел громкий шепот Молодязева: