Детектив дальних странствий - стр. 30
Зато бабушка пекла каждый день пирожки, тортики и коврижки. Ида Густавовна Наташку любила и понимала – единственная в семье (да и во всем мире, наверное). Она даже спросила однажды ее – отчаянно: «А может, я им не родная? Приемная? Поэтому меня не любят?»
– Нет, – грустно покачала головой Ида Густавовна. – Ты им такая же родная, как Луизка, я это точно знаю. Просто любовь – материя такая… Сложная… Бывает: кого-то любят больше, кого-то – меньше. И это необъяснимо… Но ты терпи. Приходится терпеть. Жизнь – вещь переменчивая. Может, и в другую сторону все развернется.
И Наташа, несмотря на юный свой возраст, о том, что хотела сказать бабушка, все понимала.
Но шли годы, однако ничего не менялось. Наоборот, Луизка, образец во всем, окончила с золотой медалью школу, поступила в единственный местный институт, филиал инженерно-строительного – родители свою звезду никуда от себя отпустить даже помыслить не могли. И там она по-прежнему блистала – и в комитете комсомола, и в самодеятельности, и в стенгазете, пока неожиданно не решила выйти замуж – да за кого!
Наверное, самый перспективный молодой жених в городе – тридцатилетний, но уже, во-первых, с высшим образованием, во-вторых, партийный и, в-третьих, заместитель главного инженера в том самом строительном тресте, где числились на рядовых рабочих должностях и отец, и мать Моргенштерны!
Свадьбу для Луизки, разумеется, сыграли в высшей степени богатую. Отец Моргенштерн (деньги даже в советские времена решали многое) протырился и арендовал дом приемов, где, к примеру, не так давно сам первый секретарь райкома свою серебряную свадьбу праздновал. Еду тоже удалось для пиршественного стола достать с рынка и из закрытого распределителя, и путевку молодоженчикам раздобыли на медовый месяц аж в Пицунду.
Не говоря о том, что, используя умения отца Моргенштерна и связи зятя, молодые получили участок под застройку и стали там возводить для новоявленной семьи свой собственный частный дом.
В то время двенадцатилетняя-тринадцатилетняя Наташка вообще перестала быть хоть кому-нибудь нужна. Для родителей она вроде бы и не существовала. Они сквозь нее смотрели – она ведь не великая, успешная, самодовольная Луизка. Ну, и Наталья стала в ответ на уроки забивать, курить за углом школы, пробовать портвейн, собираясь с парнями и такими же, как она, оторвами, по подъездам (зимой) или окрестным рощам (летом и осенью). Разумеется, причуды в поведении рано или поздно становились родителям известны. И вызывали с их стороны новый приступ неприятия. И проработки: «Вот смотри, какая Луизочка – и умная, и красивая, и поведения самого благовоспитанного, и замуж столь удачно вышла – а ТЫ?!!» В педагогике мамаша с папашей были не сильны и плохо понимали, что подобным противопоставлением двух дочерей – плохой младшей и хорошей старшей – делают поведение прорабатываемой только хуже.