Десять негритят - стр. 9
Долбанная парковка почти в двух блоках от корпуса скорой помощи, где я бросил жену. Быстрым шагом иду туда.
Жены в вестюбюле нет. Нет жены! Куда они ее уволокли?! Нахер бы мне нужна была эта раздолбаная машина? Зачем, зачем я бросил жену!
Кидаюсь во все стороны, как слепой натыкаясь на людей.
Ко мне подходит один из ковбоев-полицейских: «Мы доставили вашу жену в родильное отделение. Вам придется подняться на лифте с литерой «С» на третий этаж. Свернете направо, потом через два коридора налево, через холл, и дальше по зеленой линии на полу, она выведет вас к приемной родильного отделения».
Современная городская больница – это монстр из десятков корпусов переплетенных подземными и навесными переходами, тысячами коридоров, и обозначенных пятью буквами алфавита, лифтов. На полу нарисованы разноцветные линии, каждая ведет в своем направлении.
Тем не менее у меня уже вылетели из головы инструкции мента, я быстро и похоже наглухо потерялся в этом муравейнике.
Это особенно бесит, потому что на счету каждая минута.
Где моя жена? Где ее искать?
Когда я волнуюсь, давно заметил, зыбываю на хрен любые иностранные языки, хочется только по-русски орать «Мама!» и еще «Бляааадь!». Такой же, к стати, эффект, впрочем, когда я сильно укурюсь, нанюхаюсь, примажусь или убухаюсь.
А это говорит только об одном – хоть академик-садист Павлов и мучил собак, надо признать, он был прав в своих зверских открытиях о второй сигнальной системе. Никогда иностранный язык не станет до конца родным. Хотя к черту павлова с его шариками – где же тут у них рожают?
Лечу по фиолетовой линии с надписью «delivery».
Но снова мимо – вместо родильного, я попадаю на вертолетную площадку на крыше. В невьебенно богатом английском слова «доставка» и «роды» – оказываются одно и тоже.
От грохота вертолетного движка я глохну. Вертолеты скорой помощи взмывают и садятся почти без перерываю Голливуд какой-то блин. Площадка съемок «Крепкий орешек –2».
«Доставка детей! Где тут у вас нахуй-бля-факин доставка детей?» – ору я в лицо встречным.
Я теряю надежду и самообладание. К удивлению своему испытываю, то что уже давно потерял способность испытывать – в горле как то странно щекочет и в глазах встают злые слезы. Я ненавижу весь мир, но особенно самого себя.
Зачем пошел парковать эту долбаную раздолбаную машину?
Ментов испугался, вот и пошел!
Бросил в вестибюле рожающую жену, ни фига не говорящую по английски, машину, блять, помчал «правильно» парковать! Хорошо же они меня здесь выдрессировали – покруче академика- мучителя собак Павлова.