Дерзкая - стр. 32

Тот вздрогнул.

– За сколько монет продался? Интересно, кто дороже: ты или боевой конь. И кому теперь ты служишь: повстанцам или кому-то еще?… – Помолчав, отец Питер добавил: – Впрочем, это не имеет значения. Твоя служба терпит крах. Я бы не дал тебе и сорной травинки, не говоря уже о том, что может быть самым мощным козырем в королевских переговорах: как знать – может, ты опять продашься…

Следует заметить, некоторое понятие о чести и совести у епископа все же сохранилось: его лоснящееся лицо покраснело.

– Будь по-твоему, Питер Лондонский. Но теперь береги эти вещи как зеницу ока, – огрызнулся священнослужитель и направился к двери.

Но к этому времени Ева уже завершила свое медленное кружение по комнате и, подкравшись к нему сзади, хладнокровно прижала кинжал к его шее у горла.

Епископ замер, а Ева прошептала:

– Теперь тихо: вы сами этого добились.

– Отзови эту сучку! – зашипел епископ, глядя на отца Питера.

– Отпусти его, – попросил священник в своей спокойной неторопливой манере. – Сегодня никого убивать не надо.

Поколебавшись всего мгновение, она опустила клинок. Епископ развернулся, схватил ее и швырнул через комнату головой вперед. Она ударилась о стену, потом об пол и решила оставаться там, потому что в этот момент в комнату ввалились два вооруженных солдата. Лучше, чтобы он думал, что добился успеха и вывел ее из строя, чем, снова поднявшись на ноги, дать ему возможность на самом деле осуществить свое намерение.

– Взять его! – коротко распорядился епископ.

Лежа на полу, Ева наблюдала за происходящим из-под волос, плотной завесой упавших на лицо, – это было кстати, так как помогало скрыть то, что выражали глаза. Отца Питера связали и, должно быть, оглушили, потому что он не шевелился, когда солдаты выводили его за дверь.

– А ее? – остановившись, спросил один из них.

Она уставилась в потрескавшийся деревянный пол под носом и перестала дышать. Ей хотелось, чтобы отсутствие дыхания сказало этим тупым бессердечным мужчинам: «Она мертвая. Не беспокойтесь».

Последовало жуткое мгновение тишины, а затем епископ тихо сказал:

– Оставьте ее, она всего лишь служанка.

Они поспешно вышли; некоторое время слышался стук сапог по задней лестнице и голоса, потом понемногу все стало затихать и, наконец, дверь со скрипом распахнулась, потом захлопнулась, и Ева осталась в наводящем ужас одиночестве.

Поднявшись с пола, она подошла к двери и прислушалась, но ничего, кроме гула голосов, доносившихся с нижнего этажа, не услышала. На цыпочках Ева направилась вниз, для надежности касаясь ладонью стены, и, спустившись, осмотрелась.