Дерзкая Анжела, неистовая Изабелла - стр. 3
Володя – так звали хозяина – включил телевизор, шло «бычье попурри»: нарезка из испанских национальных забав. Столь оригинально телеканал провожал Год Быка.
Сначала энсьерро, бег быков: зрители висели гроздьями на балконах, заборах, тумбах, орали, сыпались катигорошками по узкой улочке. Внося общую сумятицу, тявкали собачки в слингах на пузах любящих хозяев. Валя мысленно перенеслась на трибуны. Сорокаградусная жара, щекотливые струйки пота, похмельное, тяжкое возбуждение от чужого страха, боли, крови, смерти. Запах навоза, тучи мух и пыли, шум, мигрень… И где-то в стойле, уткнувшись в изгрызенный столбик, тихо плачет фермер, вырастивший на зелёном лужке голубоглазого бычка с шелковистым лобиком.
– Господи. Детей-то зачем тащить. Старик-то, старик чего припёрся, хэх! Вон под микитки потащили, инсульт небось жахнул. А нечего, сиди с бабкой своей, – Володя поглядывал на Валю, ища на её лице одобрения. – Радуются, в ладоши бьют. Чему радуются? Мясники и мясники. Нелюди. Один здесь человек, да и тот бык. Видите, скользит на асфальте, падает? Небось нарочно копыта маслом смазали, для смеха…
Дурашливо продекламировал, ни к селу ни к городу:
Идёт бычок, качается,
Вздыхает на ходу:
Ох, кровушка кончается,
Сейчас я упаду.
События переместились на арену. Чего только ни придумали затейники испанцы. Человеческая многоножка, которую, набычившись, не найдя конкретной цели для атаки, изумлённо разглядывал бычара. Игра «умри-воскресни», люди-шары, которых он гонял рогами как прозрачные футбольные мячи… Ну да лишь бы из быка не наделали бифштексов.
Вышли рекордаторы – акробаты, участники ролевых игр, где дамы и кавалеры менялись местами. «Кавалеры» пританцовывали, сквозь белые как снег, отглаженные блузы просвечивали рельефные мускулы, дрожали сильные икры, туго обтянутые белыми чулками – будто собрались на бал.
Бык вылетал из загона как выпущенный из пращи, взметал копытами песчаные веера. Застывал с тяжёлой грацией, переступал копытами как туфельками. Крупно дрожали мышцы под лоснящейся кожей, за слюнявой мордой волочились стеклянистые нити, падали бахромой хлопья пены. Свирепо, с видом братка на районе, озирался: кто тут на меня мекает, варежку разевает, возбухает, бочку катит, батон крошит?!
Среди акробатов были и девушки, но куда делись их воспетые девичьи грация и трепетность? Валя с удивлением отметила, что на арене мужчины двигаются гораздо артистичнее и грациознее деревянно-неуклюжих напарниц. И если учесть, что в минуту опасности проявляется сущность человека, то что же выходит? Что глубоко внутри мужчины гораздо тоньше и ранимее грубых женщин?!