Деревянная книга - стр. 57
Все к черту! Поеду сегодня к морю, глотну свежести! Сделаю хоть несколько набросков Северного!
Быстро собрав этюдник и краски, вышел из квартиры. На лестнице встретил домовладельца, всегда приветливо улыбающегося бельгийца Жака Ренье, аккуратного седовласого мужчину лет шестидесяти. Погруженный в свои мысли, художник рассеяно поздоровался с Ренье и попросил:
– Если меня кто-либо будет спрашивать… – увидев на лице бельгийца гримасу непонимания и удивления, сообразил, что говорит ему по-русски.
– Простите, что вы сказали? – переспросил озадаченный домовладелец.
– Извините, если кто-то станет меня сегодня спрашивать, скажите, что буду завтра, – уже по-французски повторил Изенбек. А про себя буркнул, – задумался и забыл, что ты по-русски ни бум-бум, братец.
Поздно вечером в двери пустой квартиры Изенбека послышался легкий скрежет. Щелкнул замок, и чья-то тень возникла на пороге. Постояв, прислушиваясь, некто, не зажигая освещения, тихо прошел в комнату, служившую художнику кухней и спальней. Желтоватый свет карманного фонаря скользнул по стоящим на столе предметам, потом уперся в дверцу небольшого кухонного шкафчика. Открыв дверцу и немного пошарив внутри, неизвестный извлек оттуда жестяную коробку из-под индийского чая. В коробке находился белый порошок, похожий на сахарную пудру. Понюхав его и чуть лизнув с пальца, тайный посетитель вынул из кармана крохотный бумажный пакетик, развернул его и высыпал содержимое в жестяную коробку. Потом тщательно закрыл ее, несколько раз энергично встряхнул, и аккуратно водворил на место. Тусклый конус фонаря погас. Несколько раз скрипнули половицы. Через минуту вновь послышался легкий скрежет металла и удаляющиеся по коридору шаги. И опять стало тихо.
13 августа 1941
После прохладных ветреных дней погода переменилась, и наступило удивительное затишье, пронизанное мягким теплом августовского солнца. В мастерской было даже душновато. Изенбек, мучимый головной болью, распахнул окно и выглянул на чистенькую брюссельскую улицу, мощенную темным булыжником. Устремленная ввысь готика старинных соборов и замков сегодня не казалась мрачной, а выбеленные дома под красной черепицей с окрашенными для контраста темной краской деревянными каркасами выглядели и вовсе весело.
Нагретый воздух, влившийся в комнату, не принес облегчения. Художник чувствовал себя плохо: слабость, состояние типа начинающейся лихорадки мучили тело, а на душе было и того омерзительней. Вчера Изенбек вернулся с морского побережья уставший и раздраженный. Он так и не сделал ни одного наброска. Море оказалось чужим и холодным, а вдобавок ко всему повсюду сновали немецкие патрули и нагло-самоуверенные военные моряки. Изенбека просто прогнали с берега, едва он разложил этюдник. Хорошо еще, что не отвели в полицию, как шпиона, который намеревался зарисовать военные корабли. Помогли документы, удостоверяющие, что он художник известной фабрики. От всего этого начались головные боли. Не хотелось ни пить, ни есть, ни думать. Ночь он почти не спал, и теперь был вялым и вконец раздраженным.