Деревянная книга - стр. 2
– А этот, видно, весьма опасен?
– Еще как! Еретическими наговорами из волшебных книг людей портил и прельщал, к малым детям и больным в дом ходил и чинил над ними бесовские волхвования. За подобные дела уже дважды был бит плетьми и к нам в украинные земли на поселение сослан. Однако и тут от своих богомерзких дел не отрекся. Сельский поп с дьячком челобитную подали, да еще сродственники тех, кто чародейством испорчены были или померли. Когда сыск производили, на дальней заимке толченых трав несколько мешков взяли, узлы с пучками всякими и кореньями, а книг разных отреченных, почитай, целый воз! Так-то, дражайший Григорий Михайлович, это тебе не ваши полковые дела!
– Что же, колдун во всем сознался?
– Под пытками попробуй, не сознайся. Один, правда, покрепче оказался. Зато брат его, как только дьяк пятки поджарил, сразу про все рассказал. Да и свидетелей столько, и книги – признавайся, не признавайся, а еретичество налицо.
Шум на площади усилился и перешел в тревожное гудение.
– Видать, чернокнижников везут, – сказал, поднимаясь, воевода. Перекрестившись в святой угол, воевода с полковником надели головные уборы и пошли к выходу.
В это время со стороны двора донеслась громкая перебранка. Выйдя на заднее крыльцо, увидели приказного дьяка, который ругался с караульным приставом.
– А я реку, давай лошадь с телегой, да поживей, душа твоя нечестивая! Вишь, колдунов уже везут. Что ж мне, эдакую пропасть узлов окаянных на плечах прикажешь тащить к срубам, ирод ты великогрешный, а?
– Ну, нету телеги, с утра об этом думать надо было, а теперь все лошади и возы по делам разосланы.
– А я с утра не мог про сие думать по причине важных и спешных государственных дел! – желчно кричал дьяк, тряся козлиной бородкой.
– В кружечной ты свои дела справлял, думаешь, мне не ведомо? – зло отвечал пристав.
От этих слов дьяк взвился, как ужаленный, и заверещал еще громче, брызгая слюной.
Воевода поморщился, будто откусил пересоленный огурец.
– Ох, и мерзопакостный голос!
Захаржевскому вдруг ясно представилось, как этот тщедушный дьячок с вкрадчивым ядом в голосе подзадоривал узников: «Не помнишь, кого ворожбе обучал? Так сейчас, голубь ты мой сизый, поможем… Ну-ка, Федька, подсыпь горяченьких углей молодцу под пятки, может Господь память-то ему возвернет! Поболе сыпь, не жалей для спасения души грешной!»
– Голос и впрямь не серебро, – согласился полковник. – А пущай берет мой воз, – предложил он. – Евлампий все одно прохлаждается.
– Афанасий! – окликнул воевода. – Вот пан полковник дозволяют свой воз взять, а про твои грехи мы после потолкуем. – Митрофан, – обратился он к приставу, – неси ключи от амбара, открывай, да грузите все, живее!