Дерево растёт в Бруклине - стр. 8
Такого странного взгляда придерживалась мама, и он доставлял Фрэнси большое удовольствие. Здесь крайняя бедность соприкасалась с заоблачным богатством. Девочка чувствовала, что, будь она хоть бедней всех в Уильямсбурге, в каком-то смысле она богаче. Она богаче, потому что может что-то потратить напрасно. Фрэнси медленно ела свой глазурованный пончик, чтобы подольше наслаждаться сладким вкусом во рту, и кофе за это время совсем остыл. С царственным видом она вылила его в раковину, чувствуя себя, как всегда при этом, сумасбродной транжиркой. После еды она была готова отправиться к Лошеру, чтобы запастись на полнедели черствым хлебом для семьи. Мама сказала, что можно взять никель и купить черствый пирог, если найдется не очень мятый.
Пекарня Лошера снабжала окрестные магазины. Хлеб не заворачивали в вощеную бумагу, и он быстро черствел. Лошер выкупал черствый хлеб у своих клиентов и продавал его за полцены беднякам. Магазин находился при пекарне. Напротив входа располагался длинный прилавок, по обе стороны от него тянулись узкие скамейки. За прилавком распахивалась огромная двустворчатая дверь. Из нее выезжал поддон с хлебом, и буханки опрокидывались прямо на прилавок. Две буханки стоили никель, и, когда поддон разгружался, начиналась давка за место у прилавка. Хлеба вечно не хватало, и порой приходилось ждать, пока разгрузят три или четыре поддона, чтобы до тебя дошла очередь. При такой цене хлеб не упаковывали, предоставляя это покупателям. Среди покупателей преобладали дети. Некоторые засовывали буханки под мышку и шагали домой, без стыда выставляя свою бедность напоказ всему свету. Более гордые хлеб упаковывали – кто-то заворачивал в старые газеты, кто-то клал в мешок из-под муки, чистый или грязный. Фрэнси брала с собой большой бумажный пакет.
Она не стремилась прорваться к прилавку первой. Она села на скамейку и смотрела. Дюжина ребят толкалась и шумела у прилавка. Четыре старика дремали на скамейке напротив нее. Пожилые люди, которые жили на иждивении родных, состояли в семье на побегушках или присматривали за малышами, другой работы для престарелых в Уильямсбурге не было. Старики оттягивали как можно дольше момент покупки, потому что у Лошера вкусно пахло теплым хлебом, а солнце через окно ласково пригревало их старые спины. Они сидели и клевали носом часы напролет, но им казалось, что они проводят время с пользой. Ожидание наполняло их жизнь на какой-то срок смыслом, и они снова чувствовали себя почти нужными.
Фрэнси посмотрела на самого старого из стариков. Она начала играть в свою любимую игру – сочинять истории про людей. Редкие спутанные волосы были у старика того же грязновато-серого цвета, что и щетина на запавших щеках. В углах губ корочкой присохла слюна. Он зевнул. Зубов у него не было. Фрэнси смотрела зачарованно и брезгливо, как он закрыл рот, губы запали внутрь, рот исчез и нос почти уткнулся в подбородок. Она разглядывала старое пальто, из порванного шва на рукаве торчала подкладка. Старик сидел в бессильно расслабленной позе, и его ноги широко разъехались, на ширинке панталон, покрытых жирными пятнами, не хватало одной пуговицы. Фрэнси заметила, что ботинки у него стоптались и просят каши. В одном ботинке – рваный шнурок с многочисленными узелками, а в другом – обрывок грязной веревки вместо шнурка. Из ботинок торчали большие пальцы, грязные, с обломанными серыми ногтями. Воображение у Фрэнси заработало…