Дерево растёт в Бруклине - стр. 46
Но это была не вся Фрэнси. Ей в душу западали книги, которые она брала из библиотеки. Цветы в коричневой вазочке. Раскидистое дерево во дворе, и отчаянные ссоры с братом, которого она очень любила, и мамин безнадежный плач украдкой – это тоже часть ее жизни и души. И стыд за отца, который, шатаясь, возвращается домой пьяным. Это все тоже она, Фрэнси.
Фрэнси состояла из всего этого и еще из чего-то особенного, что досталось ей не от Ромли и не от Ноланов, взялось не из чтения, не из наблюдений, не из ежедневного проживания жизни. Это особенное было при рождении вложено в нее – и только в нее, и оно отличало ее от всех членов двух семей. Это вкладывает Бог – или тот, кто его заменяет, – в каждую душу, вдыхая в нее жизнь, и потому все люди на земле отличаются, как отличаются отпечатки их пальцев.
Джонни с Кэти поженились и поселились в тихом переулке в Уильямсбурге, который назывался Богарт-стрит. Джонни выбрал эту улицу, потому что в названии ему чудилось что-то захватывающее дух. Первый год они были очень счастливы.
Кэти вышла замуж за Джонни, потому что ей нравилось, как он поет, танцует и одевается. После замужества она задалась целью именно в этом его переделать, что весьма по-женски. Она уговорила его бросить работу поющего официанта. Он послушался, потому что любил ее и хотел угодить. Они стали работать вместе – убирали муниципальную школу, работа им нравилась. После ужина Кэти надевала свое черное пальто с огромными рукавами фасона «баранья нога», щедро обшитое тесьмой – последний улов с позументной фабрики, накидывала на голову шарф (называла его нубийским), и они с Джонни отправлялись на работу.
Школа была старая, маленькая, теплая. Им предстояло провести в ней ночь. Они шагали под руку, он в лаковых туфлях для танцев, она в высоких лайковых ботинках со шнуровкой. Иногда, если вечер выдавался морозный, звездный, они то бежали, то скользили и смеялись взахлеб. Им очень нравилось открывать школу своим собственным ключом. Школа становилась их миром до утра.
Они играли в разные игры, пока работали. Джонни садился за парту, а Кэти изображала учительницу. Они писали на доске послания друг другу. Раскатывали свернутые в рулоны карты, развешивали их и касались указкой с резиновым наконечником далеких стран. Их волновали незнакомые земли и неведомые языки. (Ему было девятнадцать, ей семнадцать.)
Больше всего им нравилось мыть актовый зал. Джонни вытирал пыль с пианино и при этом пробегал пальцами по клавишам. Начинал наигрывать аккорды. Кэти садилась в переднем ряду и просила его спеть. Он пел ей сентиментальные песенки, бывшие тогда в моде: «Она знавала лучшие дни» или «Я прячу от тебя свое сердце». Люди, жившие поблизости, просыпались среди ночи. Лежали в теплых постелях, прислушивались сквозь дрему и бормотали друг другу: