Дерево лжи - стр. 4
– О, в те места мы никак не могли поехать! – заявила Миртл. – Змеи, лихорадка, люди, поедающие собак. А это совсем другое. Это как маленькие каникулы.
– Нам пришлось уехать из-за человека-жука? – спросил Говард, состроив серьезную гримаску.
Преподобный, не подававший виду, что слушает разговор, внезапно втянул воздух через нос и с неодобрительным шипением выдохнул. Затем поднялся.
– Дождь стихает. И здесь так тесно, – заявил он и вышел на палубу.
Миртл поморщилась и покосилась на дядюшку Майлза, сонно потиравшего глаза.
– Вероятно, мне… э-э… стоит тоже совершить небольшой моцион[1]. – Дядюшка Майлз бросил взгляд на сестру, приподняв брови, разгладил усы и вышел из салона следом за зятем.
– Куда пошел отец? – завопил Говард, изгибая шею, чтобы выглянуть в дверь. – Можно мне с ним? Где мой пистолет?
Миртл, нахмурившись, прикрыла глаза и зашевелила губами, вознося безмолвную молитву, чтобы Бог дал ей терпения. Вскоре она открыла глаза и улыбнулась Фейт.
– О, Фейт, ты моя единственная опора. – Она всегда одаривала Фейт такой улыбкой, ласковой, но с намеком на усталость и смирение. – Может, ты и не самая веселая компания… но по крайней мере ты никогда не задаешь вопросов.
Фейт выдавила из себя подобие улыбки. Она знала, кого Говард подразумевал под человеком-жуком, и подозревала, что его вопрос был опасно близок к цели. В течение последнего месяца их семья словно погрузилась в промозглый туман невысказанного. Косые взгляды, шепот за спиной, слегка необычное поведение окружающих и вежливо обрубаемые связи. Фейт заметила перемены, но не могла понять причину. А потом, одним воскресным днем, когда семья возвращалась из церкви, к ним подошел мужчина в коричневой фетровой шляпе. Он представился – с поклонами, расшаркиваниями и улыбкой, не задевавшей, однако, глаза. Он работает над научной статьей о жуках, и не соблаговолит ли преподобный Эразмус Сандерли написать предисловие? Преподобный не соблаговолил, мало того, его возмутила такая настойчивость. По его мнению, тот «злоупотреблял знакомством» вопреки всем правилам приличий, и в конце концов преподобный так ему и сказал. Улыбка исследователя жуков погасла. Фейт до сих пор помнила его слова, полные тихой злобы: «Прошу прощения, что решил, будто ваша любезность под стать вашему интеллекту. Слухи о вас распространяются быстро, преподобный, и я предположил, что вы обрадуетесь коллеге, который все еще хочет пожать вам руку».
При воспоминании об этих словах Фейт снова похолодела. Она не могла представить, чтобы кто-то посмел так оскорбить ее отца прямо в лицо. И что хуже всего, преподобный отвернулся от незнакомца в безмолвной ярости и не потребовал объяснений. Ледяной туман подозрений Фейт начал принимать неясные очертания. О них сплетничали, и отец знал предмет слухов.