День отдыха на фронте - стр. 4
Дядя у него – родной по линии матери, между прочим, – был флотским командиром, ходил в тужурке морской пехоты, работал синоптиком, – знал, какая погода будет в море завтра и послезавтра… Он и не замедлил сообщить племяннику, что в ноябре грядет приличная оттепель. Хотя и короткая.
Петька взбодрился: оттепель – это хорошо! Сказал об этом Вольту, похлопал его легонько по плечу, сдвинул очки с носа на лоб, как старый заводской мастер с плаката, призывающий молодежь идти в школы фабрично-заводского обучения.
– К походу на огород надо хорошенько подготовиться, Вольт. Понял?
– Понял, понял… – затем, стараясь поднять настроение у самого себя, да и у Петьки заодно, пропел лихо, сопроводив пение дробной чечеткой: «Сегодня утром под мостом поймали Гитлера с хвостом!»
Петька не выдержал, захихикал колюче, но в следующий миг сбился с ритма и закашлялся.
– А ты молодец, Вольт, скоро настоящим поэтом станешь.
– Слова в этой песне не мои – народные, – сказал Вольт, – мои только музыка и чечетка.
Петькин дядя не ошибся – выдалась не только оттепель, явление для ноября редкое, но и прошел мелкий, как пыль, дождь, окропил землю тонким слоем и почти незаметно умудрился съесть довольно много снега.
Поездка увенчалась успехом – наши добытчики набрали почти два рюкзака черной мерзлой картошки и, шатаясь от бессилия, от усталости, мокрые, словно мыши, попавшие под дождь, – так взмокли, – с трудом добрались до дома.
Чибрики – оладьи из мерзлой картошки, которые приготовила Вольту мать, получились отменные, такие до войны не подавали даже в ресторанах первого разряда, расположенных на Невском проспекте.
Пожарены оладьи были на машинном масле – у матери хранился пузырёк для смазывания швейной машинки, масла там было немного, но, чтобы смазать дно сковородки несколько раз, хватило, и вкус от него был, как от масла подсолнечного – ничего машинного…
Жаль, что в доме не было второго такого пузырька.
Наелся Вольт так плотно, мать даже обеспокоилась его физическим состоянием:
– Смотри, не лопни!
Вольт не лопнул, уцелел; Петька тоже не лопнул – повезло им.
Пожалуй, это был единственный случай, – пожалуй, за всю блокадную пору ребята наелись досыта, больше ни у Петьки, ни у Вольта такого не было…
И природа поблажек не давала – ни нашим, ни не нашим, – и оттепелей не было, и зимних дождей, и дней, вдоволь наполненных солнцем, – дни стояли хмурые, горестно-темные, под стать голодным и холодным, умирающим ленинградцам.
Несколько раз Вольт выступал перед ранеными бойцами в госпитале, ловко играл на гитаре, пел – Петька ему подпевал, – читал стихи собственного производства, на злобу дня: про Гитлера и Геббельса, генерала Мороза и доблестных бойцов, защищавших Невский пятачок… Выступления Вольта нравились и раненым, и врачам, и девчонкам-медсестричкам, таким же юным, как и они с Петькой, поэтому каждый раз он получал в госпитале гонорар – тарелку жидкого, но очень вкусного супа.