День, когда пала ночь - стр. 64
– Канифа справится сам, – уже спокойнее сказала она. – Ты побудь со мной, Думаи.
К вечеру Канифа не вернулся, но Думаи понимала, что он мог заночевать в горном селении. Не так он глуп, чтоб в темноте карабкаться по ступеням.
Дожидаясь его, она заботилась о матери: приносила поесть, обкладывала льдом лодыжку. Унора почти не шевелилась и еще меньше говорила. При каждом ударе ветра в ставни, при каждом мирном поскрипывании досок храма она распахивала глаза, вглядываясь в дверь из коридора.
Наконец она задремала, но морщины на лбу не разгладились и во сне. Когда вошел Тироту с подогретым вином, Думаи шепнула ему:
– Ты не пошлешь завтра в селение узнать, там ли Канифа?
– Конечно, – ответил Тироту. – Ничего с ним не случится, Думаи. Не волнуйся.
– Постараюсь.
Тироту задвинул за собой дверь, а Думаи прилегла к матери, гадая, зачем ей понадобилось силой возвращать гостью в храм – и как она думает ее здесь удержать.
Заря следующего дня была как лед – холодной и ясной. Поднимаясь на открытый помост, Думаи заметила, что снег оседает и с обмерзших карнизов каплет вода. Странное дело для темной половины года.
Она долго разглядывала склоны. Наконец высмотрела в снегу крошечную фигурку и вздохнула свободнее. Канифа возвращался.
И возвращался один.
Когда Думаи вошла в верхние палаты, Унора уже не спала.
– Думаи, я бы хотела сегодня помыться. – Она попробовала перенести вес на поврежденную лодыжку, поморщилась. – Вернулись они?
Если сказать, она разволнуется.
– Пока нет. – Думаи обняла мать за пояс. – Обопрись на меня, мама.
Они выбрались наружу. У горячего источника Унора остановилась, морщины на лбу стали глубже. Думаи помогла ей раздеться и шагнуть в прудик.
– Спасибо, – забормотала Унора. – Прости, я… не в себе. Голова распухла от мыслей.
– Облака, бывает, тоже распухают. А потом проливаются дождем. – Думаи поцеловала ее в макушку. – Крикни, когда захочешь выйти.
Пока Унора грелась, Думаи вернулась на помост, съежилась под ветром. Фигурка внизу скрылась из виду – Канифа поднимался по лестнице к первой вершине.
Тишину разорвал пронзительный крик – Думаи развернулась на голос. От ключа поднимался пар – слишком сильный, как от выкипающего горшка.
Вода бурлила и плевалась. Пока Думаи добежала, Унора уже выползла из пруда – мокрая, ошпаренная, она мучительно стонала. Думаи оттащила ее подальше от горячего ключа и обжигающего лицо пара.
– Матушка, – ахнула она, сорвала с себя плащ, завернула Унору. – Тише, тише, я с тобой.
Унора дрожала от боли. Думаи рассмотрела, как обожжена ее кожа – ниже пояса совсем багровая.