День длиною в 10 лет. Роман-мозаика. Часть 1 - стр. 8

В биндюге работяги быстро рассредоточились по своим обжитым местам. У каждого было своё личное место, свой святой уголок, хозяин которого ревностно отстаивал не только пядь своей территории, но готов был пуститься в драку за каждый сантиметрик своей собственности. В колонии, где правила требовали общежительный образ жизни, любая собственность ценилась высоко и возводилась в ранг «святого». Даже сапоги на батарее где попало не поставишь сушиться – обувь будет немедленно выдворена на улицу, либо изрезана заточкой или ещё чего похуже и погадливее.

Я зашёл в бытовое помещение самый последний, остановился посередине. Я уже знал это трепетное отношение зеков к насиженному, поэтому не торопился занимать место. Я внимательно оглядел комнату. Она была разделена на несколько самодельных перегородок. За каждой перегородкой стояла небольшая зачучканная тумбочка, а к стене прибиты незатейливые полочки, где располагалась нехитрая утварь. Впритык к большому и единственному окну была выложена невысокая кирпичная печечка, из которой тянулась железная труба и, выгибаясь, выходила прямо в форточку. Работяги переодевались, шумно переговариваясь или бранясь друг с другом, но искоса внимательно наблюдали за мной, что я буду делать дальше, а вдруг я облажаюсь и займу чужое место. Вот вам и цирк, и юмористический концерт, а может даже, если подфартит, и бесплатный триллер-боевик. В зоне мало развлечений, поэтому стать свидетелем драматической, душераздирающей передряжки, даже самой мелкой и незначительной, желает стать каждый. Особенно, если в главной роли жертвы выступаешь не ты. Это же весело – поглумиться над новеньким!

Моё затруднительное положение внезапно спас оклик.

– Эй, парень! – услышал я чей-то голос сбоку от себя. – Если хочешь, то иди сюда.

В небольшом закутке сидел пожилого возраста мужик. Он не переодевался, он, по-видимому, никуда не торопился, ни с кем не ссорился и не разговаривал. Он сидел в закутке один и неторопливо заваривал себе крепкий чай. Я зашёл к нему за перегородку и присел на лавку напротив.

– Здорово были, бать! Меня Коляном звать, а погремухи не имею. («погремуха» – кличка [жарг.])

Он посмотрел мне в глаза в первый и последний раз за этот день. В его взгляде не было ни интереса ко мне, ни сочувствия, ни неприятия, ни участия – в этом взгляде не было ничего, только одна усталость и обречённость.

– Анатолий, – он пожал мне руку, – Чифер будешь? – не дожидаясь ответа, Анатолий подал мне алюминиевую кружку, а другой рукой пододвинул ко мне по тумбочке конфету.