День Благодарения - стр. 37
Клод кивнул и принял папку с бумагами из рук собеседника.
– С шерифом Клаусом вы уже знакомы, он проводит вас до гостиницы. Увидимся через пару дней… И да, мистер Сантклауд, на нашей территории вы в абсолютной безопасности, но на федеральных землях вас активно ищут. Вы свободный человек и в любой момент можете покинуть наш город, мы вас ни к чему не принуждаем, лишь предупреждаем об опасности.
Мистер Фридман пожал Клоду руку на прощание, и уже через пару минут тот шагал по тенистым улочкам городка бок 6 бок с пожилым коренастым шерифом.
– У нас славный город и добрые жители, да, мистер Клод. Вам у нас понравится.
Клод с интересом осматривал опрятные просторные дома, маленькие аккуратные изгороди, белую акацию, растущую вдоль тротуаров. Он не был нигде дальше окрестностей Бостона и таких чистеньких, словно из старых чёрно-белых фильмов, городков никогда воочию не видал.
– А это что? – Клод ткнул пальцев в небольшой памятник напротив конторы шерифа.
– Полицейский, мистер Клод. Несколько лет назад местный скульптор подарил городу эту свою работу. Мы решили поставить этот бюст напротив нашего офиса. Он был хорошим копом. В начале двадцатых его поджарили в Миннесоте на электрическом стуле на потеху ниггерам, – услышав словечко, за которое в Бостоне любой «снежок» мог бы попрощаться со здоровьем, а может и с жизнью, Клод вытаращил глаза и даже споткнулся. Шериф Клаус криво усмехнулся.
– Это Вирджиния, сынок, – он похлопал ладонью по Кольту – «Питон» на поясе, – по крайней мере тот её кусочек, что мы смогли сохранить… Здесь, южнее линии Мейсона – Диксона мы называем вещи своими именами и сказать про черномордого «нигер» в наших краях, слава богу, до сих пор незазорно, ну а если кто против – у нас всё ещё есть наши винтовки.
– И как вам удалось… – Клод запнулся, подбирая слова, – сохранить старые порядки, – наконец, нашёлся он. Шериф кашлянул в кулак, прочищая горло, сцепил руки за спиной и вполголоса начал рассказ:
– После запрета республиканцев – ты тогда наверняка ещё был школьником – у нас в городе появились какие-то мутные личности. И всё их в ратушу тянуло, как мёдом там было намазано. Мэра нашего тогда, как будто подменили. Эти подпевалы ни на шаг не отходили от него. Я сразу смекнул, что они неспроста. У нас цветных банд никогда не было, да и не из кого было им взяться, а тут появились какие-то здоровяки-латиносы, поначалу даже вежливые были, представляю, с каким трудом это им давалось, а потом уж стесняться перестали, но тронуть их мы уже не могли… После них ещё парочка черномордых подъехала. Постоянно все вместе тёрлись в кофейне старого Мо, а скоро один из мутных вообще её купил, так туда, кроме их шайки, никто и ходить не стал. Сперва не хотели мараться, а потом ещё и боялись. Тут и вторую поправку отменили – люди ворчали, конечно, но в итоге почти все разоружились. Мэр Стоун тогда весь высох, взгляд потух, а из Вашингтона приехали два вертлявых. Всё выговором своим и значками Гарвардскими кичились, так он, почитай, только с ними и общался. И вот вроде нет у них ничего общего, а в кофейне старого Мо постоянно они все вместе. И как-то постепенно опутали весь город – один из мутных к редакции газеты присосался, латинос и вертлявый в школе оказались, один тренером, а другой директором, черномордый моим помощником стал. – Шериф тяжело вздохнул. – Даже пастора нашего и того запутали. Потом наглая такая, стриженная из Нью-Йорка приехала, тут же стала советником мэра Стоуна, вообще заткнула его и вертела им, как хотела, ей вообще никто ничего возразить не мог, а эти все ей в рот заглядывали и за ней, как мартышки, повторяли. Всё могла наизнанку по-своему вывернуть. Кое-кому всё это ох как не нравилось, но тут же по городу поползли мерзкие слухи. В общем, вроде с виду всё по-прежнему, да только всем приезжие по факту заправлять стали и управляли, скорее, голосом, умело травить умели и с ног на голову всё ставить. Несколько неугомонных парней у нас всё же оставалось, уж очень им всё это не по вкусу было, остальным-то тоже не сказать, что по нраву были новые порядки, но большинство просто молчало – своя жизнь, семьи, быт. И вот дальше совсем уж чехарда началась. То из этих парней один напился и в озере утонул, хотя виски и на вкус определить бы не смог – не пробовал никогда, другого машина сбила, третий сгорел в своём доме, ещё один просто исчез… Никак не меньше полудюжины так где-то за полтора года сгинуло. Никто ничего вслух не говорил, да и про себя, думаю, не особо мысли додумывали, но факт, что в людях страх и неуверенность крепко поселились. Так мы прожили года три. А потом в городе появился мистер Фридман, и одновременно с ним эти его байкеры. Вот тут-то всё обратно и закрутилось. В общем, выдавили они приезжих, ещё с десяток прихвостней из местных чуть позже вслед за стриженной и её компашкой из города убрались. Даже без стрельбы обошлось, хватило одной решительности, да и ещё пара десятков угрюмых парней подъезжало, все как на подбор, пару месяцев прожили у нас в отеле, всё по двое по городу гуляли. С байкерами не общались, но было видно, что они вместе. Всех этих приезжих как ветром сдуло. Даже мой помощник-мазафака удрал. Мистер Фридман тогда со всеми у нас в городе перезнакомился, со всеми переговорил. Мэр Стоун был так счастлив, что за пару недель будто б пару десятков лет сбросил. И вот через несколько месяцев жизнь незаметно вернулась в былое русло – будто стеклянным куполом нас накрыло, кругом конец света, страна идёт ко дну, а у нас благословенные восьмидесятые. С тех пор так и живём, вот уже скоро пятнадцать лет как.