День Благодарения - стр. 25
– Старый гринго злобно гавкает, – оскалился коренастый индеец и достал зажигалку из кармана, – но без зубов не может кусаться, – фитиль вспыхнул, он замахнулся для броска.
Фермер неожиданно быстро вскинул ружьё, не целясь, выстрелил и тут же присел на одно колено, укрывшись за опорным столбом забора. Чиканос взвыл от боли, куртка на плече увлажнилась и окрасилась кровью, рука повисла плетью, а выпавший «коктейль Молотова» разбился о булыжник, расплескав жидкое пламя. Нога раненого вспыхнула, он завизжал, остальные, мешая друг другу, бросились его тушить. Фермер утёр лоб тыльной стороной ладони, продолжая держать снующих вокруг воющего от боли индейца «муравьёв» на мушке.
– Мастер-сержант Костиган лучший марксмен бригады седьмого года… – шептал он себе под нос, пытаясь унять сердцебиение. – Это моя винтовка, есть много похожих на неё, но именно эта моя…[27]
Он несколько раз глубоко вздохнул и громко выкрикнул:
– Забирайте своего раненого и уходите. У меня картечь, я хорошо стреляю. Те из вас, что попробуют напасть первыми, гарантированно погибнут. Спасайте своего. Ему можно помочь, но у вас есть примерно полтора часа, чтобы добраться до больницы. Если не будете делать глупости, то успеете его спасти, и никто больше не пострадает сегодня. У вас впереди вся жизнь, вам есть, что терять, а я уже пожил вдоволь и мне терять нечего. Уходите!
Повисла напряжённая тишина, на татуированных лицах «муравьёв» читалась несвойственная им растерянность. Исходящая от них угроза начала скисать. Окончательно ситуацию разрешил раненый индеец, прокричав сквозь зубы:
– Да перевяжите же меня, уроды! Чёрт с ним, с этим гринго, вернёмся за его головой позже, никуда он от своей хибары не денется!
После этих слов «муравьи» засуетились, спешно соорудили из верхней одежды что-то вроде носилок, и спустя пару минут старый морпех смог опустить ружьё – все чиканос пропали из виду. Он громко выдохнул, пересчитал наощупь оставшиеся четыре патрона в кармане штормовки и двинулся в сторону дома, лишь раз остановившись, и, задрав голову к небу, где ему почудился тонкий, едва слышимый шелест. День он провёл на веранде вместе со старым дробовиком и пинтой кофе, который, ворча на его безалаберное отношение к сердцу, всё же сварила его Мэри-Джейн. Ей незачем было знать об утреннем происшествии, а пальбу мистер Костиган объяснил засильем докучливых ворон.
– Эх, доиграешься ты, Билли! Твоё ружье на пару миль вокруг ведь слышно, а ты ведь его ещё, когда должен был сдать, как все наши соседи. А если шериф заберёт тебя в окружную тюрьму? Что, захотелось на старости лет опозориться – угодить в кутузку? Закон есть закон, Билли. Сдай ты его уже от греха подальше, пожалей меня… – В таком духе миссис Костиган обрабатывала мужа до пяти часов вечера, когда он услышал шум моторов на подъездной дороге и грозным окриком отправил её в дом, а сам, перевернув неуклюжий, но прочный дубовый стол набок, с ружьём в руках занял за ним позицию.