Демоны на привязи - стр. 13
– Излагай, потомок, – усмехается чур, видя мою растерянность. Я рассказываю ему об осыпающихся в пепел свитках, показываю свой договор. Домовой ухватывает листы маленькими волосатыми лапками, пробегается глазами по тексту. Надо же, он читать умеет!
– Я еще и вышивать могу, и детей укачивать. – Домовой опять усмехается в бороду, как будто угадав мои мысли, и протягивает договор обратно.
– Дедушка чур, помоги кратко сформулировать желание!
– Яблок не хватит, жертва мне нужна. – Домовой широко улыбается, демонстрируя острые зубы. Опять вижу в его глазах жадный блеск. Кажется, он крови моей хочет! Ой, мамочки!
– Чур! Дедушка чур! Чур меня! – На мгновение мне мерещится, что старичок горбится и превращается в лохматого зверька, который вылизывал половицы кухни.
– Шумная какая! Сказал же – не съем. Потомок ты мой, к сожалению. – Домовой поправляет красный пояс и объясняет: – Отдашь то, что тебе дорого, получишь то, что тебе нужно. Понятно иль не зря Десятый тебя тупой ослицей кличет?
Не очень понятно, если честно, но я не решаюсь расспрашивать дальше. Киваю, прохожу в спальню мимо пентаграммы. Кролик изображает, что спит, но я спиной чувствую его взгляд. Перебираю свои вещи. Что мне из этого дорого? Что я могу отдать за совет чура? Одежда, немного косметики и украшений, ноутбук, книги, мои заметки. Открываю блокнот. Ительменская сказка, которую я записала, но не успела показать научному руководителю. Это мой самый главный аргумент в предстоящем споре за проект, если я решусь конфликтовать с Эдуардом Михайловичем, отстаивая свои интересы.
«Это я-то болтаю?! – встрепенулась сорока. – Неправда! Это всё куропаткины сплетни! Уж я-то её знаю! Сама видела: ночью куропатка из гнезда в тундру летала. Где это видано, чтобы порядочная птица…»
Помимо воли улыбаюсь, читая сказку «Почему у сороки длинный хвост», а потом вздыхаю и решительно направляюсь на кухню с блокнотом в руке.
– Вот, дедушка чур, это мне дорого, – протягиваю записи, но домовой не берет.
– Растопи печку и в огонь кинь, приговаривая, что подношение для пращура Тихона Пановича, – задает мне почти невыполнимую задачу чур. Эту печку еще топить можно? Я микроволновкой и плитой обходилась до настоящего момента. Но делать нечего. Поленницу я нахожу в сарае, долго мучаюсь, раскалывая несколько чурбаков на дрова. На руках тут же появляются мозоли. Складываю дрова в жерло печи, подсовываю под них листы неудавшегося варианта договора. Пламя занимается на удивление быстро, дерево начинает потрескивать.
– Заслонку вон ту открой, последыш, а то на тебе род и прервется, – высовывается чур из-за печки, довольно жмурясь и ласково трогая теплеющую кладку. Я отодвигаю заслонку, и огонь начинает пылать еще ярче, охватывая все полешки. Топчусь рядом с пламенем и побелевшими от напряжения пальцами сжимаю блокнот, не решаясь кинуть записи в печь. Откуда-то поднимается уверенность, что после того, как бумага сгорит, я и слова не смогу вспомнить из этой сказки. И даже если бы я предварительно скопировала запись в другой блокнот или на ноутбук, это бы не помогло. Я просто знаю. Это у меня так дар Избранной проявляется или просто крыша едет от всех этих страшных сказок?