Демократизация - стр. 90

Стремительный рост государственного долга был встроен в еще один внешний процесс, который развернулся уже в трансконтинентальном масштабе. В начале 1970‑х годов страны-нефтеэкспортеры резко подняли цены. Богатые нефтью страны начали вкладывать значительно выросшие доходы в западные банки. В свою очередь, западные банки, подобно безумцам, начали выдавать эти деньги в виде займов. Другими словами, значительный рост задолженности стран Латинской Америки был обусловлен не только их готовностью брать взаймы, но и желанием богатых кредиторов выдавать эти займы. Рано или поздно должна была бы произойти катастрофа, когда нервные банкиры стали бы требовать возврата инвестиций, и ключевую роль здесь сыграли могущественные финансовые организации, такие как Международный валютный фонд. Она выразилась в форме предъявленных странам Латинской Америки требований придерживаться рациональных экономических практик. Они, в свою очередь, стали одним из механизмов, посредством которых политические кризисы, положившие конец правлению военных, также привели к ряду изменений, часто называемых неолиберальными, – уменьшению государственного сектора экономики, сдерживанию инфляции, приватизации и уменьшению или отмене тарифов.

И наконец, был еще важный региональный процесс поддержки[186]. Как только страны начали демократизацию, они объединили свои усилия для сохранения результатов демократизации и поощряли другие страны присоединиться к этим коллективным действиям. Организация американских государств санкционировала вмешательство в дела стран в случае падения демократических режимов и в ряде случаев принимала конкретные меры. Кроме того, члены большой торговой организации региона – Меркосур[187], в конце концов включившей в свой состав полдюжины государств, приняли решение и вовсе исключать из своих рядов страны, отказывающиеся от демократии. Более того, новая практика международного мониторинга выборов и угроза экономических санкций при поддержке ООН также препятствовали возрождению авторитаризма. По мнению Скотта Мэйнуоринга и Анибала Переса-Линьяна[188], без таких практик поддержки не менее чем в четырех странах после начала демократических преобразований, сопровождавшихся нестабильностью, могли бы произойти государственные перевороты, ведущие к установлению недемократических режимов. Эта взаимная поддержка демократии не имеет прецедентов в истории Латинской Америки.

Несмотря на большие различия в языке и истории, все государства коммунистической Европы в начале 1970‑х годов имели много общего: схожие институциональные структуры под началом правящих партий, заявлявших сходные идеологические цели. Таким же образом были устроены государства, имевшие враждебные отношения с Советским Союзом, такие как Югославия или, позднее, Румыния. Когда впервые встречаются люди, жившие до 1989 г. в разных странах Советского блока, они быстро обнаруживают, насколько похожими были многие аспекты их повседневной жизни. Даже в пейзажах городов по всему региону преобладали одинаковые многоквартирные дома из серого бетона, что воспринималось интеллектуалами из стран Советского блока в качестве материальной метафоры мрачного политического режима (хотя мрачные городские пейзажи можно было встретить и в Глазго, и в пригородах Парижа, и в южной части Чикаго). Помимо общих институциональных шаблонов, значительная часть региона была связана с Советским Союзом через механизмы экономической специализации, в значительной мере организованной в интересах последнего, а через военные механизмы – с Варшавским договором, явившимся ответом СССР на создание Организации Североатлантического договора (НАТО). Физически ощущались угроза и даже имевшиеся в прошлом фактические обстоятельства применения военной силы СССР для удержания стран коммунистического блока от попыток изменить курс. Согласно открыто провозглашенной доктрине Брежнева, Советский Союз не допустил бы ослабления коммунистического правления в этих странах.