Дело трезвых скоморохов - стр. 37
– Хорошо хоть сам понимаешь, – сухо подтвердил я. – Садись, у меня тоже серьёзные подозрения относительно этих скоморохов. В общем, план действий следующий…
Минут десять мы втроём сидели, переговариваясь самым заговорщицким шёпотом, так что даже первые весенние мухи старались жужжать потише, безрезультатно пытаясь подслушать секретно‑оперативную информацию…
К Гороху я пошёл один. Яга, подцепив под локоток Еремеева, разнаряженной павой направилась в цирк. Билеты стрельцы достанут, даже если в балагане полный аншлаг на неделю вперёд. Место для милиции всегда найдётся… само… как по волшебству!
По пути едва не нарвался на дьяка Филимона Груздева. Самодеятельный ставленник государыни спешно улепётывал от кого‑то вдоль улицы. В другой раз непременно бы поучаствовал в задержании, но не сегодня. Если он навязчиво попроповедует ещё пару дней – сам прибежит искать защиты в неродном отделении, вот тогда‑то… Нет, я не злопамятный, но долгопомнящий.
У царского терема был вынужденно задержан двумя толстыми боярами. Оскорблять меня прилюдно давно никто не рисковал, так эти бородатые «тормоза прогресса» просто мирно беседовали в калиточке, торжественно соприкасаясь пузьями. Просить пропустить бесполезно – «важность» боярской беседы не позволяла даже взглядом отвлечься на подпрыгивающего милиционера. Пришлось обойти терем и через забор кидать Гороху в окно камешки, чтобы сам вышел и отворил.
С третьей попытки получилось. В смысле, цветное стекло не разбил, но царь высунулся едва ли не по пояс, обругал меня для приличия и громогласно велел поставить пред очи грозные! Вылетевшие стрельцы исполнительно сшибли болтливых снобов в канаву и на руках занесли мою светлость в «овальный кабинет». Только там я понял, почему охранники так усердствовали, – Горох был пьян практически в никакую! Хотя, наверное, нет, говорил он более‑менее, а вот координация движений хуже, чем у пропившегося Буратино.
– Ваше величество, я всё понимаю, ну до ТАКОЙ‑то степени зачем?!
– Русс‑сс‑кий ч‑ловек нн‑пивается с горю глубокво, – неторопливо пустился объяснять на пальцах царь, пока я кое‑как усаживал его на скамью. С которой он столь же упорно норовил сползти на пол! – Либо с р‑дости великой… Себе нн‑льёшь?
– Ну и какое у вас горе или радость?
– Нн‑никакого… От с этого и пью… от оды‑ны‑образности бытия! Так ты нн‑не будешь? А за мм‑моё зд‑ровье?!
– Вы из меня дежурного собутыльника не делайте, и так уже государыня косится. – Я плюнул на всё и сел рядом с царём, вытянув ноги. – Слушаю. Записываю. Кайтесь.
– Оххх‑тно. – Он приобнял меня за плечи и, тоскливо отпихнув тапкой пустой штоф, просветил ситуацию: – В сей день алк‑голем я усерден был по пр‑чине ннн‑в‑стр‑б‑ванн‑сти! Понял, нет? Я ж никому не нн‑ужен… Эй! Кому тут нн‑нужен царь?! Млчат… ннни‑кому не нужен. Всё есть, всё х‑рошо, всё мирно, всё благ‑денствуе‑эт! Дума б‑ярская – думает, царица м‑мл…ладая – царицинствует, народ – трудится, враги, и те, заразы, не в‑враждуют… Я туда‑сюда, пробовал – не нужен я им! Вот сижу им на ттт‑роне, и ладно. А у меня… может… з‑дница болит уже просто так на ттт‑рне сидеть! П‑нимаешь?